Суть времени, 2013 № 13 - [15]

Из фундаментального военного тупика можно выйти, только начав решать проблемы более масштабные, чем чисто профессиональная военная проблематика. Думается, что эти уроки прошлого не потеряли значения для нашего настоящего и будущего.

Что же касается царской армии, то оказавшись заложницей тезиса и антитезиса, лишенных всяческой возможности синтеза, она заплатила страшную цену.

Ведь непримиримо враждовавшие военные партии создали своим конфликтом ситуацию, при которой никакое развитие вооруженных сил было невозможно. В конце концов, по итогам многолетних споров, была принята «Большая программа» по усилению армии, в которой было отражено так называемое компромиссное решение, обрекавшее армию на поражение.

Справедливости ради укажем, что сама программа все-таки позволяла вводить какие-то необходимые технические и организационные усовершенствования. Однако тупиковый конфликт военных партий привел к тому, что этот документ столь долго проходил согласования, что силу закона он получил лишь за три недели до начала войны, когда уже реально ничего нельзя было сделать.

Описанная мною трагедия русской армии весьма поучительна. Как писал историк военного дела Н. Н. Головин, «русская военная наука, насчитывавшая в своих рядах многих выдающихся ученых, зачастую уподоблялась ведущему колесу без сцепления». Теперь мы понимаем, почему этого сцепления не было.

Понимаем мы и то, чем обернулось отсутствие такого сцепления на практике. Парализованная описанным выше конфликтом военная мысль не сумела вовремя понять, что будущая война превратится в многолетнюю гигантскую кровавую бойню. В военном министерстве и в Генеральном штабе при составлении планов войны исходили из того, что она будет скоротечной — три — четыре месяца, самое большее, полгода. Генштабисты были убеждены, что при лобовом столкновении крупных европейских держав все решится молниеносно, поскольку длительной войны, сопровождающейся разрывом взаимных экономических связей, ни одно из противоборствующих государств не выдержит.

А раз так, считали в Генштабе, наличных запасов оружия, артиллерии, снарядов, амуниции российской армии на такое время хватит. Например, к 1914 году винтовок изготовили 4,5 млн штук — как раз, чтобы вооружить отмобилизованную армию плюс 10%-ный запас. То же самое было со снарядами — по 1000 снарядов на трехдюймовую пушку и по 300–500 на тяжелое орудие.

Однако первые же сражения показали, что судьбы этой войны решались артиллерийским огнем. Расход боеприпасов оказался невероятным — по 300 снарядов в день выпускали скорострельные трехдюймовки. За два — три дня уходил боезапас, рассчитанный на всю войну!

Осенью 1914 года стало понятно, что исход войны будет решен не доблестью войск, растянутых на фронте в полторы тысячи верст, а производительностью оружейных заводов в тылу. Стало понятно, что эта война совершенно другая — высокотехнологичная, требующая развитого и бесперебойно работающего военно-промышленного комплекса. Стало понятно, что к войне с участием массовых армий необходимо было заранее продуманно готовить все общество, весь потенциал нации — военный, духовный, экономический и т. д., подчинить задачам фронта всю жизнь страны. Но Россия была к этому катастрофически не готова.

Причем, как выяснилось, не была готова не только организационно и технически, но и идеологически. Знаменитый русский воинский дух, на который как на палочку-выручалочку так надеялись наши полководцы, не являлся там, где солдаты не понимали, за что они воюют. Первая мировая, война массовых армий, впервые показала, какое громадное значение имеет пропагандистская и идеологическая работа в войсках.

Как оказалось, ни военное руководство, ни командиры воинских подразделений не могли внятно объяснить солдатам, за что они должны проливать кровь на фронте. Вот отрывок из военного приказа по 2-й армии от 4 июня 1915 года: «В настоящей войне с вековым врагом славянства — с немцем, мы защищаем самое великое, что только когда-либо могли защищать, — честь и целость Великой России».

Мало сказать, что эти абстрактные и высокопарные слова не могли поднять дух солдат — они им были попросту непонятны. Непонятны были не только умозрительные «честь и целость», но и гораздо более конкретные — славянство, Германия, Австро-Венгрия и т. п.

По этому поводу существует замечательное наблюдение в мемуарах прославленного русского генерала, героя Первой мировой войны А. А. Брусилова. Он пишет не только о гораздо худшем, чем у противника, техническом оснащении русских войск, но и о том, что «еще хуже была у нас подготовка умов к войне… Даже после объявления войны прибывшие из внутренних областей России пополнения совершенно не понимали, какая это война свалилась им на голову, — как будто ни с того ни с сего. Сколько раз спрашивал я в окопах, из-за чего мы воюем, и всегда неизбежно получал ответ, что какой-то там эрц-герц-перц с женой были кем-то убиты, а потому австрияки хотели обидеть сербов. Но кто же такие сербы — не знал почти никто, что такое славяне — было также темно, а почему немцы из-за Сербии вздумали воевать — было совершенно неизвестно. Выходило, что людей вели на убой неизвестно из-за чего, то есть по капризу царя. Что же сказать про такое пренебрежение к русскому народу?»