Суть доказательств - [63]

— Что же это за пружина? Что им двигало?

— Не знаю.

— А что он чувствовал, когда отправился к ней?

Хант закрыл глаза.

— Злость. Он был зол, потому что не мог сделать все так, как ему хотелось.

— То есть не мог… иметь с ней отношения?

Хант медленно покачал головой. Глаза его оставались закрытыми.

— Нет, может быть, и поэтому тоже, но это как бы верхний слой. Корни уходили глубже. Он злился потому, что у него с самого начала все получалось не так.

— С самого начала? То есть с детства?

— Да.

— Его кто-то сильно обидел? Над ним надругались?

— В эмоциональном плане.

— Кто же?

— Мать. Убив Берилл, он убил свою мать.

— Вы ведь изучаете книги по судебной психиатрии, верно, Эл? Вы их читаете?

Хант открыл глаза и посмотрел на меня так, словно ничего не слышал. Помолчав, он продолжил:

— Вы должны понимать, что он много раз представлял себе этот момент. Их встречу. Поступок не было импульсивным в том смысле, что он просто сорвался и помчался вдруг к ее дому. Выбор времени, возможно, был случаен, но метод он разрабатывал долго и скрупулезно, во всех деталях. Он ни в коем случае не мог допустить, чтобы Берилл испугалась и не открыла ему дверь, ведь тогда она позвонила бы в полицию, дала его описание. И даже если бы его не задержали, маска была бы уже сорвана и он никогда бы не смог приблизиться к ней снова. Он придумал безукоризненный план, гарантированную от провала схему, нечто такое, что ни в коем случае не возбудило бы ее подозрений. Появившись в тот вечер у ее дверей, он внушал доверие, располагал к себе. И она его впустила.

Я представила человека в фойе Берилл. У него не было лица, и я различила лишь неясную фигуру на пороге. Потом блеснула сталь — он представился ей с оружием в руке. С оружием, которое принес, чтобы убить ее.

— И вот тогда все и сломалось, — монотонно продолжал Хант. — Он не помнил, что именно произошло дальше. Ее паника, ее страх — ему это было неприятно. Он не продумал как следует эту часть ритуала. Когда Берилл отступила, отвернулась от него, когда он увидел ужас в ее глазах и когда она побежала, только тогда он ясно осознал, что отвергнут. Только тогда он понял, что делает, и презрение и ненависть к себе самому выразились в презрении и ненависти к ней. В ярости. Он утратил контроль и моментально стал тем, кем был по сути. Убийцей. Разрушителем. Бездумным дикарем, способным только причинять боль. Ее крики, ее кровь ужаснули его. И чем больше он резал, чем больше разрушал лик храма, которому так долго поклонялся, тем отвратительнее выглядели обломки.

Хант посмотрел на меня. Его глаза казались пустыми. Эмоции ушли, и осунувшееся лицо уже ничего не выражало.

— Вы можете это понять, доктор Скарпетта?

— Я слушаю.

— Он есть во всех нас.

— А его мучит раскаяние?

— Ему неведомы такие чувства. Вряд ли ему хорошо от того, что он совершил. Возможно, он даже не вполне сознает, что сделал. Он в смятении. Для него Берилл остается живой. Он думает о ней, снова и снова переживает их встречи и глубже всего, сильнее всего ту, последнюю, потому что в миг смерти она думала о нем, а это величайшая человеческая близость. Он воображает, что она и после смерти думает о нем. И в то же время рациональная его половина испытывает неудовлетворение и обиду. Человек не может полностью принадлежать другому человеку — вот что он начинает постепенно постигать.

— Что вы имеете в виду?

— Содеянное, вероятно, не произвело желаемого эффекта. Он не уверен в том, что они стали ближе, как никогда не был уверен и в настоящей близости своей матери. В нем крепнет недоверие. К тому же есть другие люди, имеющие больше законных оснований на близость к Берилл, чем он.

— Например?

— Полиция. — Хант помолчал. — И вы.

— Потому что мы расследуем убийство? — спросила я, чувствуя пробежавший по спине холодок.

— Да.

— Потому что мы занимаемся ее делом и наши отношения с ней более тесные, чем его?

— Да.

— И к чему это приведет?

— Кэри Харпер мертв.

— Он убил Харпера?

— Да.

Я взяла из пачки сигарету. Закурила.

— Почему?

— То, что он сделал с Берилл, было порождением любви, — ответил Хант. — То, что он сделал с Харпером, было порождением ненависти. Сейчас им движет ненависть. Опасность угрожает всем, кто так или иначе связан с Берилл. Я хотел рассказать обо всем этом лейтенанту Марино. Полиции. Но какой смысл? Он… они просто решили бы, что у меня не все дома.

Я выпустила дым и задала главный вопрос:

— Кто он, Эл? Кто убил Берилл?

Мой гость сдвинулся к краю дивана и потер лицо руками. На бледных щеках остались красные пятна.

— Джим-Джим… — прошептал он.

— Джим-Джим? — переспросила я. Пепел с сигареты упал мимо пепельницы.

— Не знаю. — Голос у него вдруг сорвался. — Я просто слышу это имя у себя в голове. Постоянно. Слышу и слышу.

Я замерла.

— Это было давно… еще в больнице «Валгалла»…

— В клинике для душевнобольных? Джим-Джим был пациентом, когда вы работали там?

— Не уверен. — Глаза его потемнели от собиравшихся в грозовую тучу эмоций. — Я слышу имя и вижу то место. Ко мне возвращаются плохие воспоминания. Меня как будто засасывает в канализацию. Это было так давно. Многое забылось. Джим-Джим. Джим-Джим. Будто паровоз пыхтит. Беспрерывно. Безостановочно. У меня из-за этого голова болит.