Суровая школа - [8]

Последняя стычка произошла возле опустевших Тришиных загонов. После долгой перестрелки Баук снова «ударил в лоб» и прорвал кольцо неприятеля в самом, казалось бы, надежном месте, там, где был Вранеш.

В то время как четники, бросив ручной пулемет, ринулись вниз по откосу, поросшему редким ельником, бауковцы, перебегая от дерева к дереву, словно страшные призраки в ранних сумерках, приближались к Вранешу. Еще отчетливо не понимая угрожающей ему опасности, он почувствовал, как его сердце, бешено колотившееся в груди, вдруг оборвалось и подкатило к пересохшему горлу, а во рту появился неприятный металлический привкус. На мгновение в памяти воскресло грязное шоссе под Вировитицей, немецкие танки, и уже в следующий момент какая-то неведомая сила оторвала его от земли и понесла вниз под откос. Оглушенный стуком собственного сердца, он едва расслышал где-то совсем рядом два выстрела; острый удар в левую руку отшвырнул его в сторону, откос покачнулся и погрузился во мрак. Что-то, сильно толкнув в плечо, стремительно поволокло его вниз по затвердевшей земле, усыпанной опавшей хвоей.

Он очнулся на дне темного оврага. Над ним нависли черные лохматые ели и глубокое небо с редкими звездами. Шум ветра в высоких кронах деревьев мешался с мучительным шумом в одурманенной голове. Казалось, не будет конца этому утомительному глухому гулу, который то поднимался до самых верхушек деревьев, то опадал, и чудилось, будто дышат, стонут от боли сами горы.

«Это Баук. Только он может так уничтожить человека, сровнять его с этой тяжелой землей», — стучала в мозгу сбивчивая, неясная мысль.

Он встал и поплелся по дну оврага, тропинка пьяно уходила из-под ног; его раздражала слишком ясная луна, которая вдруг неизвестно откуда появилась среди ветвей и теперь то приближалась к нему, то отлетала в сторону, словно раскачиваясь на невидимых качелях. Боль усиливалась, отяжелевшая левая рука тянула к земле. Наверно, так бывает, когда несешь чужую, навязанную тебе ношу.

Только под утро его нашли четники, присланные для подкрепления. Вранеша с трудом взвалили на толстобрюхую лохматую клячу, которая ковыляла неловко, словно корова.

«Вот на какие муки обрекает людей этот… тот, что нападает в сумерках, быстрый и уверенный в себе, словно молния», — рассеянно размышлял Вранеш, покачиваясь на лошадиной спине.

— Баук ранил майора Вранеша… И всего, говорят, сапогами истоптал, на ногах держаться не может, — шепотом передавали из уст в уста, и чем дальше эти рассказы и слухи уходили от родного села Баука, тем страшнее он в них выглядел, превращаясь в легендарного и загадочного героя, для которого неприемлемы привычные человеческие законы. Распространению слухов способствовали и сами четники, особенно те, кто, если верить их словам, чаще других встречался с Бауком лицом к лицу, и только счастливый случай помогал им остаться в живых.

Высокий светлоусый парень из Тривуновой четы [4], неутомимый и искусный рассказчик, говорил, тараща глаза и ежеминутно вскакивая с лавки:

— Вот, братец ты мой, чуть это я выглянул из-за камня, прямо передо мной за елкой, сохрани меня боже, — кто бы ты думал? Сам Баук!.. Баук, вот те крест! На нем офицерская форма, звезда на шапке, а в руке револьвер. «Стой!» — «А чего стоять, Миладин!» — только крикнул он, и — трах! — что-то пролетело у меня возле самого уха. Я вскочил — и за винтовку, родную нашу матушку, да вслед ему: бух, бух! Черта лысого, он исчез, как сквозь землю провалился. А все наши попрятались, забились в норы, ни живы ни мертвы со страха… Эх, мне бы верных дружков с десяток…

Даже односельчане, которые знали Баука с детства, охотно слушали небылицы о нем. Часто они и сами, бессознательно преувеличивая и переиначивая факты, рассказывали о его невероятных подвигах, о столкновениях с властями и с полицией в родном селе и потом, когда этот сорвиголова махнул на заработки. Даже самые свежие, известные всем события, даже просто перестрелки между четниками и Бауком выглядели в их рассказах совсем по-иному и укрепляли у односельчан уверенность, что это они породили героя. И каждый из них в глубине души гордился этим, ибо и на него в какой-то мере падал отблеск славы Баука.

Под толщей всех этих россказней лишь иногда, в мелочах проступала истинная и достоверная история Баука, простая и суровая в своей основе. Она была похожа на одинокий черный куст посреди поля, возле которого косцы оставили клок пестрых полевых цветов, а те, поднимаясь все выше и выше, совсем скрыли кустик и придали этому островку зелени какой-то измененный, новый облик.

II

Баука заметили еще в те дни, когда этот смышленый чернявый деревенский паренек работал лесорубом в маленькой дровяной фирме. Уже тогда парнишка был известен своей вспыльчивостью и резкостью, а больше всего тем, что ни перед кем не пасовал, не давал себя в обиду — будь то хозяин, десятник или кто-либо из старших рабочих.

Как-то раз десятник — придира и ворчун — безо всякой видимой причины обругал парня и огрел его прутом по спине. От неожиданности выронив из рук цигарку, Баук, не говоря ни слова, схватил палку и ударил ею обидчика по голове, а потом спокойно, все так же молча остался стоять, ожидая, что будет дальше.