Суровая путина - [41]

— Ну, как, хлопцы, крутанем нынче?

— Дело твое, Егор Лекееич, — сказал Илья Спиридонов. — По-моему, надо на ноги вставать, покуда Шаров в хуторе, а после трудней будет.

Все согласливо загалдели, только один Иван Землинухин сказал со злостью:

— Пошли они к идоловой матери, кровопийцы! Они с нас жилы тянут, а нам и празднику нету. Не поеду нонче, будь они, кожелупы, прокляты.

Повернулся и, сутулясь, зашагал прочь.

26

Ничто не напоминало в прасольском доме о браконьерской лихорадке, охватившей хутор. У самого Осипа Васильевича будто свалился с плеч тяжелый камень. Путина завершалась, крутийские ватаги старались, не покладая рук. Особенно радовала прасола удача ватаги Егора Карнаухова.

Уверенность в победе над хитрыми соперниками вселяла в прасола желание гульнуть напоследок, вызвать у хуторских богатеев зависть. А тут еще подошло сватовство Леденцова, Осип Васильевич дал, наконец, согласие выдать Аришу за счетовода.

Все церемонии по сватовству были проведены на скорую руку в тот же день троицы, по приходе хозяев из церкви. По старому обычаю свели зарученных, будто все еще не доверяя их обоюдному согласию. Ариша, давно привыкшая к жениху, взбалмошно фыркнула, и не успел Гриша откланяться будущему тестю и теще, увела его в сад.

За натянутой беседой сваты распили неизбежную в таких случаях полбутылку, Свахи были откровеннее, в незамысловатом разговоре скоро поведали о своих материнских печалях и радостях. К немалому удивлению женщин, не поскупился Осип Васильевич на приданое, щекотливый торг разбавил солеными рыбачьими прибаутками. Окончательно повеселев, всполошил жену внезапным решением справлять свадьбу на другой же день.

Засуетились свашеньки, заметая подолами пыль проулков, кинулись оповещать всех достойных людей хутора.

А к вечеру все смешалось в голубом доме.

Съехались гости из Рогожкино, из Недвиговки, Кагальника. Упитанные и важные, как павы, обвешанные золотыми побрякушками, жены прасолов и лавочников осыпали Аришу подарками, а умасленную лестью Неонилу Федоровну — пышными сдобными караваями и тортами.

Тесно стало гостям на веранде — перекочевали в комнаты, сдвинув ненужную мебель в угол. На широко раскинутых столах появились горы закусок; целые заставы бутылок и графинов с вином, наливками выстроились между блюдами.

Осип Васильевич разошелся вовсю: велел достать из погребов тончайших севрюжьих балыков, маринованных сельдей, выдержанной, пахнущей калеными орехами паюсной икры, выписанных из Керчи сардин и тюлек.

Румяные пироги, зажаренные целиком гуси — предмет ревнивых забот Неонилы Федоровны — покоились на расписных блюдах. А примятые гроздья квашеного прошлогоднего винограда и антоновка, моченая в мятном рассоле, утоляли жажду.

Чего только не было на прасольском столе! Любил шумнуть гульбой Осип Васильевич. Хотелось ему угодить важному гостю — полковнику Шарову.

Все время державший себя с достоинством и щеголявший изысканными манерами, Шаров сидел рядом со старым лавочником Леденцовым.

Помощник пристава дружески обнимал хуторского учителя и все время проливал себе на рейтузы клейкую вишневку.

Козьма Петрович Коротьков молча уплетал подкладываемые ему куски гусятины.

— Еще кусочек, Козьма Петрович. Кушайте, дорогие гости, — приглашала Неонила Федоровна, заботливо оглядывая гостей.

— А я вот… кг… сантуринского попробую, — икал помощник пристава и тянулся к пузатой бутылке.

— Господин учитель, а вы почему не кушаете?

— Благодарю, я ем.

— Ну и чего вы едите. Как малое дитё, ей-богу.

— А по-моему, господа, мы сами развращаем-с рыбаков… Да-с… Развращаем;— взмывал над столом резкий голос Шарова. — У нас нет с господами атаманами единодушия в действиях. Ушел рыбак на берег — концы в воду.

— Э-х… оставьте, полковник! — отмахивался помощник пристава. — И причем тут атаманы? Заповедные воды фактически вообще не существуют.

— Почему?

— Вам лучше знать, — насмешливо пожал плечами пристав.

Прасол залился вдруг мелким смешком, колыхая отягченным животом.

— Дорогие гости, и охота вам. Ну зачем вам сейчас заповедные воды? Бог с ними… хе-хе… Я вот хочу отблагодарить его высокоблагородие господина Шарова за непогнушание нами, за то, что он дает нам облегчение в рыбальских делах.

Прасол давно ждал удобного случая, чтобы сделать то, что с самого утра волновало его больше, чем предстоящая свадьба дочери.

— Неонила Федоровна, давай, голубушка! — проникновенно торжественным голосом распорядился Осин Васильевич.

Гости притихли, с любопытством следя за хозяевами. Неонила Федоровна, побледневшая от волнения, выхватила из-под фартука небольшое, покрытое парчевой салфеткой блюдо, подала мужу.

Держа блюдо перед собой, как святыню, запрокинув назад голову, Осип Васильевич пошел на Шарова, точно на матерого волка. Дойдя, он нагнул лысую голову, громко произнес:

— Ваша высокоблагородия! Прими от нашего прасольского гурта, от ватажных атаманов и заводчиков подарок!

Шаров встал, остановил на блюде важный самодовольный взгляд.

— Бери, батюшка! — хором закричали прасольские жены. — Бери, родимый!

Рука полковника потянулась к тарелке, взяла подарок — золотые филигранной работы часы и такой же портсигар. За неделю до праздника Гриша Леденцов съездил в Ростов, заказал ювелиру выгравировать на задней крышке надпись, смысл которой уже был выражен корявым языком Осипа Васильевича.