Суровая мужская проза - [52]

– Ага, пошёл-таки процесс, – где-то рядом радостно выдохнул Тёмный. – Ресницы, наконец, задрожали. Не иначе, мои пощёчины помогли.

– Господин генерал, профессор приходит в себя, – тут же доложил чей-то незнакомый бас. – Вас понял, жду. Роджер…

«Генерал? Что это значит?», – засомневался Петров. – «Откуда здесь, в тайном пустынном оазисе, взяться генералу? Может, «Генерал» – это чьё-то прозвище?

Лёха с трудом приоткрыл веки и усиленно заморгал ресницами: перед глазами плавала плотная серо-жёлтая муть, местами украшенная мелкими ультрамариновыми искорками.

– Как дела, напарник? – раздался над ухом заботливый голос Белова. – Как твоё самочувствие драгоценное?

– Неважно, Тёма. Мутная пелена перед глазами. В ушах беспрерывно звенит – тоненько и паскудно. Голова тяжеленная. Шею ломит. Подташнивает, словно беременную гимназисточку…

– А я, вроде, и ничего. Так, только синяками и ссадинами отделался. Но сюда был доставлен с завязанными глазами.

– Где мы сейчас находимся? Как считаешь?

– Похоже, что в пещере. То бишь, в подземной тюрьме. Нары. Ведро с водой. Мятая алюминиевая кружка. В дальнем левом углу вырублена «туалетная» дырка, соединяющая это пещерное ответвление с нижним подземным горизонтом.

– Понятно…. Помоги, пожалуйста, мне сесть. И подай кружку с водой, в горле пересохло…. Спасибо, хороша водица. Холодная, по крайней мере…. А где наш Маххамад-младший?

– Не знаю. Он же – бербер. По крайней мере, так считается. Определили, наверное, в другую тюремную камеру, предназначенную для местного населения…. А верблюда твоего, Алекс, эти ублюдки застрелили. Он решил заступиться за тебя. В атаку пошёл. Одному облому в камуфляже копытом в лоб заехал. А высокого типа со шрамом на физиономии даже попытался укусить за плечо. Вот, и словил автоматную очередь…

– Жаль, – расстроенно поморщился Лёха. – Хорошие у Володи были глаза. Умные и лукавые. Чисто «путинские»…. Что у нас с численным составом противника?

– На сторожевом посту четверо дежурили. Здесь ещё шестерых видел, когда сняли повязку с глаз. Общее количество, судя по всему, не превышает двадцати-тридцати человек. То бишь, бойцов.

– Нормальный вариант. Прорвёмся.

– Это точно…. Кстати, без сознания, брат, ты провалялся несколько часов. Так что, нынче у нас – ночь…

Постепенно противный звон в ушах стих, голова перестала кружиться, зрение полностью восстановилось, и Петров внимательно огляделся по сторонам.

Они находились в каменной, почти квадратной камере: метров пятнадцать-восемнадцать квадратных, тусклая светло-жёлтая лампочка под потолком, нары в два ряда, узкий столик между ними, низенькая дверь, рядом с дверью – решётка из толстых железных прутьев вполовину стены. Вдоль решётки (по низу), была закреплена широкая деревянная полка, а в дальнем левом углу разместилась «туалетная» дырка.

Тёмный (в полном соответствии с рабочим планом, заранее разработанным на такой случай), поднялся на ноги, подошёл к решётке и, крепко ухватившись ладонями за её прутья, прокричал – нервным и жалостливым «ботаническим» фальцетом, на английском языке – в серо-жёлтую полумглу:

– Дежурный! Эй, дежурный! Отзовись! Ну, пожалуйста…

– Чего надо, гринго? – неохотно отозвался сонный бас.

– Я не «гринго», а канадский подданный.

– А какая разница?

– Очень большая. Канада, она очень лояльно и толерантно относится ко всем арабским странам и режимам.

– Как – относится?

– Лояльно и толерантно. То есть, миролюбиво.

– Ага, кажется, понял…. Чего надо?

– Доктора. Профессору Бруно плохо.

– Кха-кха, – Лёха старательно изобразил рвотные позывы. – Кха-кха-кха-кха…

– Вы не сомневайтесь, – продолжил лицедействовать Белов. – Компания, на которую мы работаем, богатая. Все расходы возместит и оплатит.

– Богатая, говоришь?

– Очень, – подтвердил Белов. – Доктора позовите. Пожалуйста…

– Хорошо, я сейчас свяжусь с командованием, – помолчав пять-шесть секунд, сжалился бас. – Подождите, канадцы, немного.

Невидимый дежурный коротко доложил (очевидно, по рации), о сложившейся ситуации, а завершив разговор, успокоил:

– Генерал уже на подходе, и доктор – с аптечкой – вместе с ним.

– Генерал, мать его, – тихонько пробормотал Петров. – Непонятки продолжаются. Как бы ни расстреляли, в горячке. Генералы, они ребята скорые – на расправу кровавую…

В помещении, примыкавшем – посредством решётки – к их тюремной камере, загорелась длинная секция «дневного» света.

– Пластиковые стулья, прямоугольный стол со стопкой бумажных листов, несколько шариковых ручек, – запечалился Тёмный. – Скорее всего, сейчас будет проведён допрос, сопровождаемый оформлением официального протокола…. Как думаешь, Алекс, генерал-то чей будет? Неужели, «цэрушный»?

– Скоро узнаем, – невесело хмыкнул Петров. – Палыч, кстати, ни о чём таком не предупреждал…

Послышался тихий, едва слышный скрип дверных петель, и в помещение за решёткой вошли двое.

«Тьфу ты, мать его! Чтоб вас всех – долго, да по-разному!», – в сердцах возмутился Лёха. – «Изощрённый маскарад какой-то, право слово…».

Один из посетителей – статный, высокий и широкоплечий – был облачён в классическую генеральскую форму «английского образца». Однако в его внешнем облике наблюдались сразу три ярко-выраженные странности. Во-первых, генерал был до неприличия молод, лет двадцати шести-девяти от роду. Во-вторых, его мундир был без всякой меры украшен множеством самых разнообразных и разлапистых орденов – такое впечатление – всех стран и народов. Даже звезда «Героя России» – рядом с двумя американскими орденами «Пурпурное сердце» – наличествовала. В-третьих, глаза вошедшего были излишне светлыми, почти белыми, и блестели очень уж тревожно и беспокойно.