Супершпион, числящийся в мертвых. Самые искусные воры - [55]

Я положил трубку на плечо, опустил стекло, выкинул окурок. Чтобы опустить стекло, мне пришлось повернуть ключ зажигания. Куда деваться, электрический привод.

В углу зашевелилась Магда.

– Наверное, пора просветить и меня?

– Пора, – согласился я. – Эта юная блондинка из той же страны, что и Ван Зандт. На прошлой неделе ее отца раздавило машиной в Вашингтоне. Ее отец знал о планах Ван Зандта. Откуда, сейчас не важно. Блондинка войдет в торговую миссию и пригрозит, что раскроет их заговор. Мы ставим на то, что они не убьют ее сразу, но отвезут в какое-нибудь укромное место, где ее никто не увидит и не услышит. Скорее всего, мы, во всяком случае, на это надеемся, там же они держат и мою жену.

– Падильо верен себе, – покивала она. – Все, как обычно. Шкурой рискует не он, но кто-то еще.

– Если она не выйдет из миссии в течение получаса, мы войдем и вызволим ее.

– Мы?

– Четверо наших друзей и я. Вы можете оставаться в машине.

– А если ее выведут, то мы последуем за ними. Так?

– Так.

– Затем я подойду к двери, вежливо постучу, а когда дверь приоткроется, наставлю на хозяина дома пистолет и предложу уйти с дороги.

– Я буду с вами. А четверо наших друзей прикроют нам спину.

– Мы войдем в дом, вызволим вашу жену и блондинку Майкла, и на этом все кончится. Мне останется лишь пересчитать оставшуюся часть вознаграждения.

– Вы все правильно поняли.

– Просто, как апельсин. Все его операции одинаковы. Только кто-то может сломать себе шею.

– Возможно и такое.

– Мы будем смотреться у той двери. А если им приказано стрелять без предупреждения в любого, кто постучится?

– Этого я не знаю. И потом, всегда можно успеть выстрелить первым.

– Уж больно вы решительны.

– Речь идет о моей первой жене.

Магда улыбнулась.

– Я бы не отказалась от такого мужа.

– Вы захватили с собой что-нибудь стреляющее, не так ли?

– Захватила.

На том наша беседа оборвалась. Я закурил очередную сигарету и уставился на пробегающие по Массачусетс-авеню машины. Магда вновь привалилась к дверце и барабанила пальцами по сумочке. Потом открыла ее, достала пудреницу, занялась макияжем. Раз уж ей предстояло идти в гости, она хотела произвести наилучшее впечатление.

– Хардман, – ожила телефонная трубка. – Без четверти двенадцать. Они вышли... Девушка и двое белых. Она между ними... Садятся в машину... темно-синий «линкольн-континенталь»... все трое на переднее сиденье... «Континенталь» подает назад, выруливает на Массачусетс...

– В какую сторону? – голос Падильо.

– На восток... мы едем за ними... Веселый Джонни, ты понял?

– Следую за вами.

– Поначалу я держусь рядом, – Хардман. – Потом поменяемся.

– Годится, – Веселый Джонни. – Мы уже на Массачусетс.

– Они направляются к вам, Мак.

– Ясно, – я завел мотор, выкатился к самому повороту на Массачусетс.

Синий «континенталь» промчался мимо. За рулем сидел Боггз, рядом с ним – Сильвия, за ней – Дарраф. Все трое молчали. Белый пикап отставал на пятьдесят футов. Машину вел Тюльпан. Я пристроился ему в затылок.

– Где ты, Веселый Джонни? – спросил Хардман.

– В шести кварталах от площади Дюпона.

– Мы в четырех кварталах. На площади меняемся местами.

На площади Дюпона «континенталь» повернул на Девятнадцатую улицу.

– Веселый Джонни, он поворачивает на Девятнадцатую. Я еду по Коннектикут.

– Я его вижу.

– Теперь ведешь его ты.

Следом за пикапом я повернул на Коннектикут-авеню.

– Пересекаем Эм-стрит, – сообщил Веселый Джонни. – Теперь мы на Кей-стрит... Повернули налево на Кей. Красный свет на перекрестке с Восемнадцатой... Снова поехали... Семнадцатая... Еле успел проскочить перекресток... Пенсильвания-авеню... Пока едем прямо...

Маршрут, выбранный Боггзом, привел нас в юго-восточную часть города.

– Я не знаю, куда он едет, но похоже, бывает он тут часто, – вставил Веселый Джонни перед тем, как сказать, что они у пересечения Эм-стрит и улицы Вэна.

– Он поедет мимо Нэйви-ярд? – спросил Хардман.

– Похоже, что да.

– Тогда он сможет повернуть только на Седьмой улице. Я его перехвачу. Отставай.

– Отстаю, – откликнулся Джонни.

Мы ехали по Эн-стрит. Повернули налево, затем направо, уже на Эм-стрит. Я держался за пикапом и видел идущий впереди синий «континенталь».

У Одиннадцатой улицы он перешел на правую полосу, повернул направо.

– Он едет в Анакостию! – воскликнул Хардман. – Черт, туда же никто не ездит.

Анакостию от остального Вашингтона отделяла река, а потому этот район вроде бы и не считался частью города. Туристы туда никогда не заглядывали, да и многие вашингтонцы, жившие в респектабельных северо-западных районах, не знали, где находится этот забытый богом уголок, если, конечно, судьба не приводила их туда по каким-то делам. Анакостия постепенно превращалась в гетто. А пока в тихих улочках соседствовали белые и черные. Последние составляли семьдесят процентов населения, и число их медленно, но неуклонно росло.

– Держитесь ближе, господа, – воскликнул Хардман. – Я этого района не знаю.

– А кто знает? – откликнулся Веселый Джонни.

Мы пересекли мост и повернули направо. И сопровождали «континенталь», пока тот не свернул в одну из тихих улочек, по обе стороны которой выстроились коттеджи. Я обогнул угол и сразу остановил машину. Пикап проехал еще полквартала. Фургон, с Найнболлом за рулем и Веселым Джонни с трубкой у уха, объехал меня и затормозил в двух десятках ярдов. Я потерял «континенталь» из виду, но тут в трубке раздался голос Хардмана: