Супермаркет - [11]

— Позволь-ка, босс, — вмешался Сэйдзиро Исикари, — мы так не договаривались! Тебя послушать, так Рёсукэ должен за нами присматривать!

— А я с самого начала это и имел в виду!

— Значит, нам доверия нет?! — обиделся Сэйдзиро.

Кодзиме было приятно слушать забавную перепалку между двоюродными братьями.

За окном вагона мелькали поля, охваченные зимним запустением.

Кодзима снова положил на колени папку с документами и закрыл глаза.

В банке «Сэйва» — есть там Кодзима или нет — всё равно, должно быть, никаких изменений не происходит. Ну, уйдёт он со своей должности — и что? Работу его продолжит кто-то ещё, выпускник примерно такого же университета, с такими же примерно способностями. Ни малейших затруднений с передачей дел не возникнет.

В «Исиэй-стор» всё по-другому. Вполне вероятно, что дальнейшая судьба компании зависит как раз от того, перейдёт в неё Кодзима или нет.

Вот именно.

Сейчас у них проблем нет, в будущем ждут новые возможности, и фирма хочет не кого-нибудь, а лично его, Кодзиму.

Сердце его дрогнуло — решение наконец было принято.

7

Такако, которая вначале приняла всё за шутку, наконец уразумела, что Кодзима всерьёз говорит о переходе в «Исиэй-стор».

— Да ты что! Неужели правда?! — ахнула она и замолкла.

Кодзима будто воочию видел, как на красивом, обрамлённом элегантной причёской лице Такако мигают лампочки, когда она считывает и анализирует с шумом мчащийся информационный поток, пытаясь определить, какое это всё имеет отношение к ней лично и как повлияет на её жизнь.

Так было и в прошлый раз, три года спустя после их свадьбы, которой предшествовали сватовство и смотрины невесты.

Началось всё с того, что жена вытащила у него из стола пачку писем от Ёко Хиросэ, полученных как раз в тот период, когда они уже были помолвлены с Такако. Он, конечно, сам сплоховал. Надо было всё сжечь ещё тогда, когда переезжал из своего холостяцкого казённого жилья в новую квартиру, да вот не смог, что-то его удержало, — видно, в душе остался след от прошлого. Перетянул всю пачку резинкой, подложил к другим письмам и сунул в коробку, а коробку запихнул поглубже в правый нижний ящик стола.

Письма от Ёко были ответом на его собственные пылкие признания в любви. Он встретил её, когда уже был обручён с Такако, и влюбился без памяти, так что всерьёз подумывал, не разорвать ли помолвку и не жениться ли на Ёко. Что он нехотя и сообщил жене после обнаружения злополучных писем.

Такако, разумеется, была в бешенстве.

В конце концов, много передумав, он всё-таки решил отдать предпочтение Такако, но для неё-то было важно прежде всего то, что, строя из себя добропорядочного жениха, он одновременно крутил бурный роман с другой девушкой. К этому примешивалось и горькое чувство оттого, что в их браке, заключённом по сватовству, никогда не было настоящей любви.

На глазах мужа она била кулаками проклятые письма, мяла, рвала в клочки, потом снова складывала разорванные листки, читала и плакала навзрыд, продолжая честить Кодзиму, приговаривая, что бросила всё, оставила родные края и доверилась этому ужасному, жестокому человеку, что она жалеет о трёх потерянных годах…

Никаких объяснений и извинений Такако и слушать не хотела. Делать было нечего — оставалось только ждать, пока гнев жены уляжется сам собой. Кодзиме было даже интересно, что в натуре Такако обнаружились неведомые ранее страсти. Поставив себя на её место, он готов был согласиться, что это ужасная незаслуженная обида.

Может быть, именно тогда он пережил момент настоящей, наивысшей любви к жене.

Однако момент прошёл, и чувство быстро улетучилось.

На следующий день, ни словом не обмолвившись Кодзиме, Такако отправилась прямиком к его начальнику в банке и попросила её принять для серьёзного разговора. Как выяснилось, она пришла просить, чтобы Ёко Хиросэ, работавшую в том же отделе (она тогда ещё не вышла замуж), держали подальше от её мужа Рёсукэ Кодзимы. Ёко к тому времени уже была помолвлена и собиралась вскоре со службы уходить.

Начальник отдела Ооки сначала удивился неожиданному визиту, но минут пять спустя уже полностью овладел ситуацией. Он успокоил как мог Такако и, спровадив её домой, вызвал в комнату для переговоров Кодзиму. Рассказав о недавней посетительнице и её просьбе, шеф лукаво подмигнул и ухмыльнулся:

— Да, вам обоим, видать, несладко теперь.

Этим комментарием Ооки и ограничился.

Кодзиму дружеское расположение шефа тронуло до глубины души. Если бы на месте Ооки был какой-нибудь другой начальник, обыкновенный бюрократ, дело, скорее всего, кончилось бы серьёзной проработкой с вмешательством общественности.

Благодаря избранной шефом политике невмешательства Кодзима вышел сухим из воды и дело последствий не имело, но в сердце у него осталась незаживающая рана. Он понял, с кем имеет дело в лице Такако, получившей соответствующую выучку у своей мамаши. Конечно, прежде всего он сам маху дал, допустил неосторожность. Но ведь для служащего компании доверие сотрудников и начальства важнее всего на свете!

Своей слепой ревностью и злобой Такако только всё испортила, ещё больше усугубив ситуацию. Жалея жену и во многом сочувствуя ей, Кодзима всё равно не мог простить этого поступка, и в сердце его с тех пор затаилось глухое раздражение против Такако.