Суперфадж - [7]

— Ничего. Просто папа осознал, что, когда вы были малышами, он многое пропустил, и не хочет снова совершать такую же ошибку.

— Он так занят Тутси, что на меня у него нет времени!

— Питер, это нечестно, — с укором сказала мама.

— Кто бы говорил о том, что честно, что нет.

В комнату вошёл папа, и пах он детской присыпкой.

— Я сказала Питеру, что у тебя есть для него сюрприз, — сказала мама.

— Я беру годовой отпуск. Так я смогу проводить больше времени с семьёй, потому что буду работать дома. Я собираюсь писать книгу.

— Книгу? — не поверил я.

— Книгу. Об истории рекламы и её воздействии на американцев.

— А ничего поинтересней ты не можешь написать? Скажем, книжку про мальчика, который ушёл из дома, потому что родители решили переехать, не спросив его согласия?

— Хм, неплохой сюжет, — согласился папа. — Может, сам её напишешь?

— Может, и напишу, — сказал я. — Любопытно, что мы будем есть, если ты бросишь работу.

— Мы немного накопили… И мне, может быть, выплатят аванс за книгу.

— Давай попробуем, Питер, — сказала мама.

— Я подумаю. Но если утром меня не будет, не удивляйтесь.

Тут из соседней комнаты до нас донеслось бормотание Фаджа: он пел себе перед сном.

— «Мэн» пишется М-Э-Н. «Фадж» пишется Ф-А-Д-Ы-Ж. «Пита» пишется П-И-Т-А. «Пиво» пишется В-И-С-К-И.

— Только послушайте, — говорю. — В подготовительном классе этот умник всех заткнёт за пояс.

Глава четвёртая Кое-кто слетает с катушек

Я рассказал Джимми Фарго о Принстоне.

— Вы переезжаете? — переспросил он с недоверием.

— Не совсем. Просто уезжаем на год.

— Вы переезжаете! — повторил он. — Поверить не могу!

— Я и сам не могу.

— Ты не обязан уезжать. Можешь остаться, если в самом деле хочешь.

— Думаешь, я не хочу остаться? Я никого в Принстоне не знаю. Думаешь, я хочу идти в школу, где у меня ни одного друга?

— Тогда скажи предкам, что отказываешься ехать. Я бы так и сделал.

— И где бы я жил?

— Со мной.

— А где бы спал?

— На полу, — сказал Джимми. — Для спины полезно.

Я прикинул, как буду спать целый год на полу. И как буду жить с Джимми и его отцом. Мистер Фарго когда-то был актёром, но теперь художник. Рисует странные картины с кругами, треугольниками и квадратами. Он настолько отрешён от мира, что еду покупает, только когда Джимми напомнит. Как-то раз заглянул я к ним в холодильник, а там ничего, кроме пустой бутылки из-под вина, половинки яблока и бутерброда с колбасой и луком — такого древнего, что уже позеленел.

— Если не останешься, я с тобой больше не разговариваю, — сказал Джимми. — Никогда! — Он нагнулся, чтобы завязать шнурок. У Джимми вечно шнурки развязываются. — И скажу Шейле Тубман, что может занять твой камень в парке, — добавил он.

— Не скажешь!

— Спорим, скажу?

— Вот, значит, какой ты друг!

— Такой же, как ты! — И Джимми зашагал прочь, сунув руки в карманы.

Я бы ему много чего ещё сказал, но вместо того, чтобы бежать за ним, поплёлся домой.

— Это ты, Питер? — крикнула мама.

— Нет!

Я поднялся к себе и хлопнул дверью. Вчера не стал вешать карту мира — и правильно, чего заморачиваться каждый раз. Взял свой гипнотический хрустальный шар, который Джимми подарил мне на прошлый день рождения. Когда ночью не спится, я беру его за цепочку и смотрю, как он раскачивается. Смотрю, пока глаза сами не закроются.

Открыл окно, чтобы выкинуть его, представил, как он разлетается на триллион осколков, ударившись об асфальт… А вдруг в Принстоне нападёт на меня бессонница — что тогда делать? Я аккуратно положил шар на место, в коробочку. Как-нибудь по-другому расквитаюсь с Джимми Фарго.

Через два часа, когда я всё ещё ломал голову, как бы ему отомстить, раздался звонок в дверь. Это был Джимми.

— Я передумал, — сказал он. — Извини.

— Да… ну… и ты меня.

— Я расстроился, вот и всё. Не хочу, чтобы ты уезжал. Но что поделать. Ты не виноват…

— Вот именно, не виноват.

— Знаю.

— Ладно…

— Папа говорит, до Принстона всего час на поезде, — сказал Джимми.

— Ну да.

— Так что я не отдам Шейле твой камень.

— Спасибо. Он ей всё равно ни к чему.

— Я и сам не стану на него залезать, пока ты не вернёшься.

— Ладно. А я тогда не буду пользоваться гипнотическим шаром, пока не вернусь.

— Договорились, — сказал Джимми.

И мы пожали друг другу руки.

Когда я на следующее утро пошёл выгуливать Черри, лифтёр Генри сказал:

— Я буду скучать по тебе и по всей вашей семье.

— Спорим, по Фаджу не будете?

— Отчего же, буду. Хоть он и настоящий чертёнок, — сказал Генри. — Помню, как-то он вошёл и нажал сразу все кнопки. Заблокировал нам лифт на два часа, — Генри рассмеялся. Ну и звук! Будто морской лев лает. Того гляди, ластами захлопает. — И малышки вашей будет не хватать. Теперь не увижу, как она растёт.

— Увидите, — говорю. — Мы всего на год.

— Все вы так говорите, — пробормотал Генри себе под нос.

На улице было серо и сыро. А в Принстоне, интересно, солнце бывает? Во время прогулки Черри всё нюхал, метался, не мог найти подходящее местечко. Я подумал, что в Принстоне он сможет делать свои дела где пожелает. Может, даже выгуливать его не придётся: дверь открыли — и пусть бежит себе во двор. И подбирать за ним не надо.

С тех пор как в Нью-Йорке приняли закон о выгуле собак — я его называю «антикакашечным», — прогулки с Черри стали уже не такими приятными, как раньше. Узнав, что теперь хозяин обязан подбирать за своей собакой, я сказал маме, что больше не буду гулять с Черри. Мама в ответ: