Сундук артиста - [10]
Как вы понимаете, никаких эмоций и актерства там не требовалось, хотя у моего персонажа были имя и фамилия — Павел Соснов. Никогда в жизни потом я не встречал более жесткой «режиссуры». Но, несмотря на строгость и сложность заданий, именно эти съемки научили меня работать на камеру и двигаться, не вываливаясь из кадра. Вот уж точно — нет худа без добра.
После института
Еще до войны мама и папа Витя снимали по соседству с семьей Константина Ротова, художника из журнала «Крокодил», дачу на Клязьме.
Константин Павлович постоянно занимался с нами, детьми: со мной и со своей дочерью Ириной, которая была моей сверстницей. Он учил нас рисовать, развлекал нас шаржами или смешными карикатурами.
Так я познакомился с Ириной Ротовой, которая спустя много лет стала моей первой женой, и от этого брака появилась наша дочка Надя.
Вот что мой брат Михаил написал о нашем знакомстве со слов самой Ирины. На склоне лет она вспоминала, как впервые увидела будущего мужа.
«Это произошло на даче, которую мои родители снимали на Клязьме. Там в то время жили писатели — Илья Ильф, Евгений Петров, Борис Левин и мой отец — художник Константин Ротов. У всех были дети примерно одного возраста, кроме Саши Ильф, которая лежала в коляске. И вот однажды, в один из дождливых дней, мы, дети, сидели на веранде и играли в подкидного дурака. Вдруг калитка нашей дачи открылась, и на участок на настоящей белой лошади въехал красивый мальчик. Он молча объехал нашу дачу и так же молча скрылся вдали…
Петька Петров заорал: „Я знаю этого воображалу! Это Лешка Баталов!“ Петя жил с ним в Москве в одном доме. А на Клязьме семья Ардовых жила на соседней улице. Я была сражена наповал. И хотя потом выяснилось, что эта белая лошадь — старая водовозная кляча, притом слепая… Но сидел-то на ней Алеша, как принц на арабском скакуне…
В свои восемнадцать Ирина была прелестной — стройной, веселой, кокетливой. Мы с младшим братом Борей сразу же в нее по-детски влюбились. Мать Иры — Екатерина Борисовна — о дочери говорила: „Если ей не с кем будет кокетничать, она станет кокетничать со стулом“.
А чувство юмора Алешина жена унаследовала от отца — изумительного художника и карикатуриста. Они еще и года с Алешей не прожили, были влюблены друг в друга, и в это самое романтическое время Ира подарила мужу свою фотографию с такой надписью: „Алеше от первой жены“».
Потом, когда к Ротову обратился Сергей Михалков с предложением проиллюстрировать книжку «Дядя Степа», он выбрал меня натурщиком, или, как сейчас говорят, прототипом для дяди Степы.
Когда я исполнял роль натурщика и наблюдал, как работает Ротов, во мне пробудился настоящий интерес к рисованию.
А позже, благодаря знакомству с замечательным, но неугодным властям художником Фальком, мне посчастливилось стать его учеником. Мастерской у него не было, крошечная квартирка не давала возможности нормально работать. И он устроил себе мастерскую на пустующем чердаке в своем подъезде. Конечно, там можно было работать только в теплое время года. Но этот чердак стал для меня академией, строгий и требовательный учитель открыл для меня возможность работать даже над портретом.
Так в качестве моих натурщиков страдали братья Борис и Миша, а уж потом и вовсе — Анна Андреевна Ахматова.
После войны офицерам Советской армии разрешали покупать, за какие-то смешные деньги, трофейные немецкие автомобили. Обладателем такого авто оказался и Ардов, хотя он никогда в жизни — ни до, ни после — не сидел за рулем. Впоследствии нам удалось продать эту трофейную машину, поскольку нельзя было достать никаких запчастей.
По возвращении из армии мне довольно долго пришлось ходить в той форме, в которой вернулся со службы, приличную одежду купить в то время было довольно затруднительно, да и денег в семье было немного. И вот в один прекрасный день Анна Андреевна вручает мне конверт с деньгами со словами: «Алеша, ведь вы же артист, купите себе приличную одежду». Я стал отказываться, но надо знать Ахматову, конверт она все же заставила меня взять. И я отправился в комиссионный магазин за одеждой. На беду по дороге в комиссионный оказался магазин, продающий автомобили, а на улице перед магазином частники продавали подержанные машины. Я просто так, из интереса, спросил, сколько стоит «москвич», мне ответили. Это была та сумма, которая лежала у меня в кармане. Сгорая со стыда, на негнущихся ногах я поднялся в квартиру. Анна Андреевна и мама вопросительно на меня посмотрели, а я, запинаясь, сказал: «Анна Андреевна, я купил машину». Не отведя взгляда, Ахматова ответила: «Ну что же, по-моему, это хорошее приобретение». А в семье за машиной закрепилось название «Аннушка».
И теперь, поймите мою радость, вернувшись из армии с профессиональными правами, я оказался единственным в семье настоящим водителем. Эта моя вторая профессия позволила послужить и Ахматовой в нелегкое для нее время, когда ее сын находился в заключении.
А дело в том, что в ту пору передачи в тюрьму можно было отправить только с почты, расположенной за пределами Москвы, и в строго определенные дни. Причем отправить передачу мог только ближайший родственник, с предъявлением документа, подтверждающего родство.
