Сумма теологии. Том IV - [167]

Ответ на возражение 3. Внешняя боль вытекает из причиненного телу вреда, и потому ей последует гораздо большее телесное изменение, чем внутреннему страданию; тем не менее последнее является большим в отношении формального элемента боли, который принадлежит душе. Поэтому телесная боль является большим, чем внутреннее страдание, препятствием к созерцанию, для которого необходим полный покой. Однако если внутреннее страдание слишком велико, оно настолько привлекает к себе интенцию, что человек уже не способен изучать что-либо для себя новое; так, испытывая скорбь, Григорий прервал работу над своими комментариями к [книге] Иезекииля[666].

Раздел 2. Является ли следствие страдания, или боли, бременем души?

Со вторым [положением дело] обстоит следующим образом.

Возражение 1. Кажется, что обремененность души не является следствием страдания. Так, апостол говорит: «То самое, что вы опечалились ради Бога, смотрите, какое произвело в вас усердие, какие извинения, какое негодование [на виновного]», и т. д. (2 Кор. 7:11). Но усердие и негодование свидетельствуют о душевном подъеме, который противоположен подавленности. Следовательно, подавленность не является следствием страдания.

Возражение 2. Далее, страдание противоположно удовольствию. Но следствие удовольствия – расширение, противоположностью которого является не подавленность, а сокращение. Следовательно, подавленность не может рассматриваться в качестве следствия страдания.

Возражение 3. Далее, страдание снедает того, кто его испытывает, о чем свидетельствуют слова апостола: «Дабы он не был поглощен чрезмерною печалью» (2 Кор. 2:7). Но отягченным полагают не то, что снедаемо, а то, что подавляется чем-то тяжелым, притом что снедаемое попадает внутрь снедающего. Следовательно, подавленность не должно рассматривать в качестве следствия страдания.

Этому противоречит сказанное Григорием Нисским[667] и Дамаскином[668] о «подавляющем страдании».

Отвечаю: следствия душевных страстей порой именуются метафорически, по аналогии с чувственными телами, на том основании, что движения животного желания подобны склонностям естественного желания. И в этом смысле жар приписывается любви, расширение – удовольствию и подавленность – страданию. В самом деле, о человеке говорят как о подавленном тогда, когда нечто тяжелое препятствует ему в его собственном движении. Но из всего вышесказанного (23, 4; 25, 4; 36, 1) очевидно, что страдание обусловливается неким наличным злом, и что это зло, будучи противным движению желания, отягчает душу, поскольку препятствует ей наслаждаться тем, чем она желает наслаждаться. И если причиняющее страдание зло не настолько сильно, чтобы лишить страдающего надежды на избавление от него, то хотя душа и пребывает в подавленности, лишившись возможности схватывать предмет своего вожделения, однако при этом она сохраняет то движение, посредством которого она способна противостоять этому злу. Если же, с другой стороны, сила зла такова, что исключает всяческую надежду на избавление, то возникает абсолютное препятствие даже для внутреннего движения обремененной души, в результате чего она утрачивает способность избирать для себя тот или иной путь (как бывает и в том случае, когда внешнее движение тела полностью парализовано и человек впадает в ступор).

Ответ на возражение 1. Указанная подавленность души обусловлена страданием ради Бога, которое дарует надежду на прощение греха.

Ответ на возражение 2. С точки зрения рассматриваемого нами движения желания, сокращение и подавленность относятся к одному и тому же, поскольку душа, будучи подавлена настолько, что утрачивает способность свободно сосредотачиваться на внешних вещах, замыкается в себе и тем самым как бы сокращается.

Ответ на возражение 3. О страдании говорят как о снедающем человека тогда, когда сила сокрушающего зла не оставляет никакой надежды на избавление, и в таком случае страдание одновременно подавляет и снедает. В самом деле, определенные вещи, понимаемые в метафорическом смысле, порой подразумевают друг друга, хотя при буквальном понимании они друг друга исключают.

Раздел 3. Ослабляет ли страдание, или боль, деятельность в целом?

С третьим [положением дело] обстоит следующим образом.

Возражение 1. Кажется, что страдание не ослабляет деятельность в целом. Так, согласно вышеприведенным словам апостола (2), страдание обусловливает усердие. Но усердие споспешествует добрым делам, о чем читаем у апостола: «Старайся представить себя Богу достойным, делателем не укоризненным…» (2 Тим. 2:15). Следовательно, страдание не является помехой для дел, [напротив] оно споспешествует добрым делам.

Возражение 2. Далее, как сказано в седьмой [книге] «Этики», страдание обусловливает разнообразные желания[669]. Но желание стимулирует деятельность. Следовательно, [стимулирует ее] и страдание.

Возражение 3. Далее, как радости свойственны некоторые [виды] деятельности, точно так же некоторые свойственны и печали, например, соблюдение траура. Но любая деятельность улучшается тем, что ей свойственно. Следовательно, благодаря страданию определенные [виды] деятельности становятся не хуже, а лучше.