Сумерки Зверя - [2]

Там и осели храмовники. Да только присягаясь Недоумковатому в верности, держали кукиш в кармане. Не долго подати платили, не долго выи гнули. Лишь оклемались после мытарств своих тяжких, лишь замки и крепости возвели, тотчас коронной властью пренебрегли. Снова, как в годы былого могущества, высокомерно нареклись орденом Вселенским. И хоть вселенная их на краюшке мира скукожилась, но, видать, на уме что-то лихое держали. И держат поныне.

Помутила неуемная гордыня тамплиерский разум. Не признают храмовники милости Бугха. Не славят ни мудрость одноглазого воителя, ни удаль млатодержца, да и прочих стратоархов в своих молитвах не поминают. Но поклоняются только одному, небесам неугодному, Бафомету – властелину тьмы и гнилой плоти. Другие же народы, объявили еретиками, а светлый знак тригона, перевернув наоборот, раскрасили красным цветом.

Кровавым цветом.

Тревожится молодой король Саган. Что в том Приорате творится, особо не ведомо. Но нет-нет, да приходят глухие слухи. Худые слухи. Да что поделать, когда радетелей веры и отечества на пальцах перечесть – одной руки довольно будет. Прочие лорды древними распрями себя и свою землю изводят. В злоненужных файдах кровь напрасно проливают, только новые обиды множат. Поморские бароны, то витязи добрые. Только им силы еле-еле хватает прибрежные кордоны королевства от варяжских дружин пиратских боронить. А на прочих надежды мало.

Тревожится Саган, да не ведает, что уже объявили тамплиеры королевство Нодд своим Великим Приоратом, и Великий Приор уже назван. Имя ему – Черный Локи.

Посреди леса Шурваловальского, на перепутье дорог, сквозь буреломы да чащобы трудно проложенные, стоит крепость орденская. Выше вековых елей ее стены каменные, башни того боле, а колокольни да шпили соборные в самое поднебесье восходят. Вокруг рвы глубокие, воды темные, мутные о крутые берега вяло плещутся. Не цветут в тех омутах кувшинки, рыбы не играют. Только темной ночью холодный звездный блеск мерцает, да ясным днем отражается серость камней логова тамплиерского.

Неприступно и зловеще огородилась крепость храмовничья, замок Шурваловальский от цветущего мира. Недоверчиво глядит на мир поднебесный бойницами башен, щериться зубцами стен. На вершине донжона заносчиво реет черно-белый штандарт орденский. Надменный Beauseant цвета талого снега на жирной кладбищенской земле. Ядовитым жалом аспида плещется на ветру двухвостый стяг, тянется, стремится к пределам Нодд.

Вот солнце поднялось над темной чащобой леса, осветило мрачные башни Шурваловальского Тампла. Заскрипели цепи, опустился подвесной мост, гулко на сваи упал. Заскрипели петли, отворились тяжелые створы ворот. В проем вышел командор шурваловальский. В шлеме с поднятой личиной, весь покрытый сталью доспехов. Поверх брони белый льняной плащ с кровавой эмблемой храмовничьей на груди. Остановился у моста, оперся на меч в полторы руки. За спиной, в окружении рыцарей ордена комтур крепости. Позади чернеют плащами братья-сержанты. У стен ровными коричневыми шеренгами выстроились ратники – туркополы[1], все в кирасах, с треугольными, как знак тригона, алыми щитами.

А из лесных дорог, один за другим выезжали отряды. Спешили в замок со всех сторон земель тамплиерских. С, достойным высокого сана, эскортом двигались командоры. Скакали в окружении своих людей комтуры крепостей, рыцари и воеводы, управители городищ и поселений. Ехали в полном боевом облачении, вооруженные, словно собрались на битву, бряцали мечи, отблескивала сталь доспехов.

Встречал прибывающих суровый полководец, гудел большой набатный колокол на церковной звоннице. Грозно звучала позеленевшая бронза. Не к покаянной молитве призывала она паству, не на праздник свадебного пира, не на печаль тризны созывала она людей. Не призыв к смирению и всепрощению гудел в небесах. Не религиозный экстаз, не добродетель подвигнула руки звонарей раскачивать тяжелый колокол. Злая воля Великого Магистра Темплариорума, черный дух Локи слышался в густом звуке.

Скуп встречающий на улыбку. Сухо его приветствие, как полуденная степь, хладно, как гиперборейская тундра. Сдвинуты густые брови, белы, словно снег на вершине Блеки Рока. Только блещут под ними, не по годам ясные глаза.

Да и прибывающие не многословны, суровы их стати, непреклонны взоры. Как камни бросают ответные слова. Шурваловальские слуги, берут коней под уздцы, проводят сквозь арку ворот во внутренность крепости, провожают гостей в отведенные кельи. А на мост въезжают новые люди, не малы владения храмовников. Многочисленны крепости и замки. И от каждого сегодня прибывают, милостью Великого Магистра, их властители.

А в глубине крепости, во внутренней молельне[2], перед перевернутым тригоном, у чадящих жиром лампад, преклонил колено Великий Магистр. Опоясан мечем, на поношенных толстокожих сапогах шпоры острые. Поверх стальных петель кольчуги, простая сутана, грубого домотканого полотна, запыленная, как была с дороги. Только шлем снял владыка, рядом с собой поставил. Но войлочный подшлемник даже пред своим идолом не скинул. Лыс словно пень Их Преимущественное Величие и, как на грех, на безволосом черепе огромная вмятина – след палицы. Еще в молодости получил метину на турнире, после долго в беспамятстве лежал. Уже родня священника позвала, да оклемался. Знак это. Избран Истинным для свершений великих. Он – Избранник.