Сумерки / Жизнь и смерть: Сумерки. Переосмысление - [36]

Я шла по тропе до тех пор, пока злость на саму себя гнала меня вперед, и сбавила шаг, лишь когда немного остыла. Несколько холодных капель просочились сквозь навес веток над головой, но я так и не поняла – то ли снова начинается дождь, то ли ветер стряхнул с листьев застоявшуюся со вчерашнего дня дождевую воду. Недавно поваленное дерево – я поняла, что оно упало недавно, потому что оно еще не успело покрыться ковром мха, – опиралось на ствол другого, получилась уютная скамейка всего в нескольких спасительных шагах от тропы. Переступив через папоротники, я осторожно села, подложив под себя подол дождевика и прислонившись головой в капюшоне к живому дереву, служившему опорой для поваленного.

Не стоило сюда приходить, но куда еще мне податься? Лес был темным, зеленым и слишком похожим на страшный сон минувшей ночью, поэтому на душевный покой я не рассчитывала. Теперь, когда я больше не слышала собственных шагов, тишина казалась гнетущей. Птицы тоже притихли, капли сверху падали все чаще – должно быть, все-таки начался дождь. Папоротники поднимались выше моей головы теперь, когда я сидела, поэтому меня никто не увидел бы, даже пройдя по тропе на расстоянии трех шагов.

Здесь, среди деревьев, поверить в глупости, которых я устыдилась дома, было гораздо проще. В этом лесу ничто не менялось тысячелетиями, все мифы и легенды сотен разных стран казались в зеленом сумраке более правдоподобными, чем в моей привычной спальне.

Нехотя я заставила себя сосредоточиться на двух самых главных вопросах, на которые мне требовалось ответить.

Прежде всего предстояло решить, может ли быть правдой то, что я узнала от Джейкоба о Калленах.

Мой разум сразу же выдал категоричное «нет». Даже просто задумываться о такой ерунде глупо и вредно. Но как же тогда быть? Разумного объяснения, почему я до сих пор жива, не находилось. Я мысленно перечислила все странности, которые заметила сама: невероятную скорость и силу, глаза, меняющие цвет с черного на золотистый и наоборот, нечеловеческую красоту, бледную холодную кожу. И подробности, осознание которых пришло постепенно: они никогда не едят и двигаются с настораживающей грацией. Вдобавок он порой изъясняется в выражениях, подходящих скорее для романа конца девятнадцатого века, чем для школы двадцать первого. Урок, на котором мы определяли группу крови, он прогулял. Был не прочь поехать на побережье, но лишь до тех пор, пока не узнал, куда именно мы едем. Похоже, знал мысли всех вокруг… кроме моих. И намекал, что он опасный злодей…

Неужели Каллены – вампиры?

Скажем так: они – нечто. Нечто, не поддающееся разумному объяснению, хотя оно и находится прямо перед моими недоверчивыми глазами. Но кем бы он ни был – «холодным» из легенды Джейкоба или супергероем из моей гипотезы, – Эдвард Каллен… не человек. Он нечто большее.

Значит, «возможно»: таким и будет пока мой ответ на первый вопрос.

А теперь – самое важное. Если это все-таки правда, что делать мне?

Если Эдвард действительно вампир, – а я не могла произнести эти слова даже мысленно, – тогда как мне быть? О том, чтобы обратиться к кому-нибудь за помощью, не может быть и речи. Даже я не верю самой себе, а если поделюсь с кем-нибудь еще, меня упрячут в психушку.

Приемлемыми казались только два пути. Первый – послушать совет Эдварда: поступить разумно и по возможности избегать его. Отменить все наши планы, игнорировать его, как только получится. Делать вид, что нас разделяет толстая, непроницаемая стеклянная стена – на том единственном уроке, который нам приходится проводить за одним столом. Попросить оставить меня в покое и объяснить, что на этот раз я не шучу.

От этой перспективы меня охватило мучительное отчаяние. Отторгая боль, разум тут же перешел ко второму варианту из возможных.

Можно просто оставить все, как есть. В конце концов, если он и вправду… нечто зловещее, до сих пор он ничем не навредил мне. Напротив, если бы не молниеносная реакция Эдварда, сейчас обо мне напоминала бы только вмятина на крыле машины Тайлера. Он действовал стремительно, вполне возможно, рефлекторно. Я подытожила: если рефлексы побуждают его спасать людям жизнь, разве он может быть злодеем? И мои мысли вновь двинулись по прежнему пути, от которого голова шла кругом.

Если я и была уверена в чем-то, то лишь в одном: зловещий Эдвард в моем вчерашнем сне – отражение моего страха, но я боюсь не Эдварда, а всего лишь слова, которое произнес Джейкоб. И даже когда я закричала, ужаснувшись броску волка-оборотня, отчаянное «нет» с моих губ сорвал не страх перед волком. А боязнь, что пострадает он. Он звал меня, обнажая длинные острые клыки, а я все-таки боялась за него.

И тут я поняла, что нашла ответ. В сущности, у меня и не было выбора – слишком далеко все зашло. Если я и поняла хоть что-то, то лишь одно: с моей страшной тайной ничего уже не поделать. Потому что когда я вспоминала его – голос, гипнотические глаза, притягательность его натуры, – мне хотелось только оказаться рядом с ним прямо сейчас. Даже ценой… нет, об этом лучше не думать. Особенно сейчас, когда я одна в густом лесу. Где от дождя потемнело, как в сумерках, а шум капель стал похож на шаги по мягкой земле под деревьями. Содрогнувшись, я вскочила и покинула свое убежище, с ужасом думая, что тропинка могла исчезнуть под дождем.