Сумерки - [6]
Приведём несколько примеров того, как раскрывает Опильский мотивы действий участников событий, описанных в романе.
Вот как объяснены причины, в силу которых Свидригайло, при всём стремлении к самостоятельности и власти, при всей вражде к польским панам, оказывается противником народного движения. Великий князь отвечает на упрёки польского посла:
«Я не стану подстрекать холопов и натравливать всякую сволочь на боярство и панов. Право держать оружие принадлежит только нам, а не толпе гречкосеев и свинопасов, как великий князь, я велел им бросить оружие, и ни один из бояр, панов или князей не идёт с ними».
А вот как рассуждает об этом один из героев романа:
«Великий князь велел мужикам бросить оружие, потому что боялся, потому что сила, прогнавшая со своей земли врага, возьмёт эту землю себе… Свидригайло и его сторонники, если и желают свободы и независимости, то лишь для себя. Народа же они боятся, потому что борьба идёт между польским и литовско-русским рыцарством, идёт лишь за мужицкую шкуру».
Двойственной была в описанных романистом событиях роль боярства: с одной стороны — стремление к независимости, с другой — боязнь народного порыва и, как результат, стремление к компромиссу, равносильному капитуляции. Эгоистические феодальные интересы оказываются в конечном итоге решающими. И в романе именно этим объясняется измена бояр, отречение их от народа.
Даже лучшие из бояр, те, кто был исключением среди феодалов, не обладают той решимостью, той ненавистью к угнетателям, которой охвачен народ, и, уж во всяком случае, к пониманию его силы приходят не сразу и не без опасений:
«Князю Ивану Носу и его единомышленникам не раз грезилось марево свободы и независимости, однако они никогда не думали об освободившемся народе, который, встав на защиту своих прав, может растоптать всю родовитую знать: короля, великого князя, а там, вероятно, и тех, кто первый дал ему в руки оружие и научил одним махом, купно, как тараном, разбивать врага!..» Бояре, сторонники независимости, «не раз советовались о том, как бы после смерти князя Витовта, воспользовавшись смутой, поднять весь народ на борьбу за утраченную независимость. Одпако никто из них не считался с тем, что эти тысячи тысяч простого люда по-своему смотрят на жизнь».
Народные же массы, как показывает Опильский, готовы подняться на борьбу с иноземцами ради того, чтобы избежать полного закрепощения, вовсе не склонны быть слепым орудием в княжеских распрях, и ярмо, накинутое «своими» боярами, ничем не лучше в их глазах ярма, принесённого пришельцами. Понимают это в конце концов и положительные герои романа, которые видят в крестьянстве силу, определяющую судьбы родного края. Боярин Микола говорит: «А у нас скажут: «Мы, значит, должны погибать ради того, чтобы на смену панам посадить себе на шею своих, чтобы, вместо польской нагайки, нас стегала русская? Или, может, она сплетена из кошачьих хвостов?»
Можно, пожалуй, спорить насчёт исторической достоверности таких персонажен, можно сомневаться, действительно ли столь развитым было в ту пору национальное н социальное самосознание. Юлиан Опильский, как бы предвидя подобные сомнения, напомнил в романе, что описываемая эпоха несла с собой активизацию народных масс, и упомянул такие факты европейской истории, как борьба швейцарцев за свою свободу (битва при Земпахе 1386 г.), как гуситское движение (кстати, идеи гусизма в то время довольно широко распространились в Польше, проникали и в те края, где происходит действие «Сумерек». Небезынтересно, например, что в 1422 г. из великого княжества Литовского отправилось в Чехию довольно значительное число русских воинов, которые около восьми лет сражались на стороне гуситов).
Исторический роман, поскольку в него вложено авторское понимание истории, вообще редко обходится без известной модернизации изображаемого: персонажей и толкования событий. «Историческая повесть, — писал Иван Франко, — это не история. Историк прежде всего старается установить истину, констатировать факты; беллетрист только пользуется историческими фактами для своих особых художественных целей, — для воплощения определённой идеи в определённых живых, типических образах».
Писатель не может игнорировать перспективы последующего общественного развития (применительно к «Сумеркам» это перспектива неизбежного в грядущем крушения феодализма), всегда проясняет прошлое более поздним историческим опытом. Этот опыт заставил Опильского настойчиво утверждать социальное видение событий и даже наделять им отдельных своих героев. Ему это было тем более необходимо, поскольку роман стал развёрнутой полемикой против националистического подхода к истории.
Не будет, пожалуй, преувеличением сказать, что концепция Ю. Опильского в ряде существенных моментов противостояла националистической украинской историографии, крупнейшим авторитетом которой был М. С. Грушевский, виднейший буржуазный историк, автор многотомной «Истории Украины — Руси». М. Грушевский, например, изображал украинскую нацию бесклассовой, такой, где нет «своих» эксплуататорских классов и мет места для классовой борьбы. Опильский подчёркивает в «Сумерках» непримиримую в конечном счёте противоположность интересов между феодальными землевладельцами и крестьянством. Эта-то противоположность оказывается у него в итоге решающей для хода событий, предопределяющей неудачу борьбы за независимость Руси. Грушевский, считая национальную проблему главной в истории, ставил национальные интересы выше классовых, а классовую борьбу считал «мешающей» национальной борьбе. Опильский успех национального дела ставит в зависимость от удовлетворения стремлений крестьянства, от вовлечения его в борьбу, — и классовые интересы оказываются у автора «Сумерек» определяющими историю.
Жестокой и кровавой была борьба за Советскую власть, за новую жизнь в Адыгее. Враги революции пытались в своих целях использовать национальные, родовые, бытовые и религиозные особенности адыгейского народа, но им это не удалось. Борьба, которую Нух, Ильяс, Умар и другие адыгейцы ведут за лучшую долю для своего народа, завершается победой благодаря честной и бескорыстной помощи русских. В книге ярко показана дружба бывшего комиссара Максима Перегудова и рядового буденновца адыгейца Ильяса Теучежа.
Повесть о рыбаках и их детях из каракалпакского аула Тербенбеса. События, происходящие в повести, относятся к 1921 году, когда рыбаки Аральского моря по призыву В. И. Ленина вышли в море на лов рыбы для голодающих Поволжья, чтобы своим самоотверженным трудом и интернациональной солидарностью помочь русским рабочим и крестьянам спасти молодую Республику Советов. Автор повести Галым Сейтназаров — современный каракалпакский прозаик и поэт. Ленинская тема — одна из главных в его творчестве. Известность среди читателей получила его поэма о В.
Автобиографические записки Джеймса Пайка (1834–1837) — одни из самых интересных и читаемых из всего мемуарного наследия участников и очевидцев гражданской войны 1861–1865 гг. в США. Благодаря автору мемуаров — техасскому рейнджеру, разведчику и солдату, которому самые выдающиеся генералы Севера доверяли и секретные миссии, мы имеем прекрасную возможность лучше понять и природу этой войны, а самое главное — характер живших тогда людей.
В 1959 году группа туристов отправилась из Свердловска в поход по горам Северного Урала. Их маршрут труден и не изведан. Решив заночевать на горе 1079, туристы попадают в условия, которые прекращают их последний поход. Поиски долгие и трудные. Находки в горах озадачат всех. Гору не случайно здесь прозвали «Гора Мертвецов». Очень много загадок. Но так ли всё необъяснимо? Автор создаёт документальную реконструкцию гибели туристов, предлагая читателю самому стать участником поисков.
Мемуары де Латюда — незаменимый источник любопытнейших сведений о тюремном быте XVIII столетия. Если, повествуя о своей молодости, де Латюд кое-что утаивал, а кое-что приукрашивал, стараясь выставить себя перед читателями в возможно более выгодном свете, то в рассказе о своих переживаниях в тюрьме он безусловно правдив и искренен, и факты, на которые он указывает, подтверждаются многочисленными документальными данными. В том грозном обвинительном акте, который беспристрастная история составила против французской монархии, запискам де Латюда принадлежит, по праву, далеко не последнее место.