Сумеречный клинок - [124]
— Вива, Виктория! — заорал Виктор, врубаясь в ряды чеанцев. — За даму и честь!
Чеанцы, не ожидавшие удара с тыла, расступились, уходя в стороны от новой напасти, и Виктор, сам того не ожидая, в считаные мгновения оказался в самом центре сражения. Удары сыпались со всех сторон, и он крутился волчком, одновременно атакуя и парируя вражеские выпады. Это была самая настоящая «собачья свалка», но Виктор играл в подобные игры еще тогда, когда большинство чеанских воев и на свет-то не родились. А потом он выхватил из сумятицы боя капитана Ворварта и понял, что его час настал. Он определенно пообещал лорду Соловьиного холма, что заберет его жизнь за то, что капитан так славно исполнял свой долг перед Сапфировой короной и Ставкой.
«Его честь и право против моих, все честно, все справедливо».
— Я пришел, — выдохнул Виктор, обрушивая на Ворварта удар двух мечей.
— Ты человек слова, — ответил капитан, парируя удар.
Но время их последнего расчета, как тут же выяснилось, еще не наступило.
— Остановитесь! — Голос всадника, появившегося на берегу канала, легко перекрыл шум битвы. — Чеанцы, именем Сапфировой короны я приказываю вам прекратить бой и отступить! Сейчас же! Ну!
Начать бой легко, выйти из него гораздо сложнее, даже если ты этого хочешь. Но приказ прозвучал, и чеанцы, желая того или нет, начали отступать, разрывая контакт «по всему фронту». И их противники не остались в долгу. Мгновение, другое, и, отступив на шаг, Тина опустила окровавленный меч, легла вдоль ее стройной ноги и смертоносная цепь, по-прежнему свисавшая со стального браслета, сковывавшего ее левую руку. Опустил свои мечи и Виктор, а из горла Ады вырвался мощный и жестокий волчий вой, в котором звучало больше ненависти и гнева, чем смирения. Но тем не менее медведь-великан перестал реветь и крушить несчастное судно, и оборотни, которых оказалось не двое, как сначала подумал Виктор, а трое — двое волков и лиса, — погнали волчью стаю в лес.
— Сударыня… — Всадник подъехал ближе к Тине и Аде, совершенно игнорируя волков и оборотней, что было не случайно, он, судя по всему, и сам был оборотнем. — Я не знаю, что здесь произошло, но в любом случае разрешите принести вам извинения от лица князя и Ставки. Меня зовут Иан ен’Кершер, я командующий княжеской гвардией, что в Чеане означает власть, помноженную на власть. Если вам, сударыня, были причинены обиды и притеснения, виновные будут строго наказаны.
— Если вы обратили внимание, сударь, — ответила ему с гневом Тина, — я до сих пор в цепях и в ошейнике!
— Госпожа Хурн аф Омине! — Голос ен’Кершера гремел, как набатный колокол.
— Я здесь, мой господин! — Из-за спин расступившихся бойцов вышла статная женщина с седыми волосами.
— Ты надела на госпожу оковы? — Казалось, командир чеанской гвардии не столько возмущен, сколько поражен. — Ты в своем уме, женщина?
— Иан…
— Изволь обращаться, как положено!
— Господин граф. — Женщина склонила голову, но говорила спокойно, не выказывая никаких чувств. — Эта женщина — оборотень древней крови…
— Оборотень древней крови, — повторил за женщиной ен’Кершер. — Вот как… Значит, вот в чем дело! Ты решила, что сможешь исполнить пророчество и открыть Волшебную Гору? — В голосе мужчины звучало недоверие.
— Да! — гордо подняв голову, ответила та, которую называли Хурн аф Омине.
— Ты дура, Вильма, — покачал головой всадник, он говорил так, словно все еще не верил в то, что такое возможно. — Ты опасная дура, Вильма Хурн аф Омине, умная, хитрая дура, способная отменить будущее ради идиотских сказок безумцев из Ливо. Я смещаю тебя с занимаемого тобой поста. Ты арестована и предстанешь перед Трибуналом за невыполнение приказа. Но прежде освободи Госпожу от оков!
— Я обжалую твое решение! — гневно ответила женщина, принадлежавшая, несомненно, к той человеческой породе, что редко меняет свои убеждения, если способна на это вообще.
— Но не сейчас. — Всадник спешился и пошел к Тине. Он говорил теперь с Вильмой Хурн аф Омине, более на нее не глядя. — Сейчас ты снимешь с Госпожи оковы и замолкнешь до самого прибытия в Норнан. Вот там, перед Трибуналом, ты и обжалуешь мой приказ, если Ставка вообще захочет с тобой говорить.
— Госпожа, — теперь он говорил с одной лишь Тиной. — Вижу, что вам причинены многие обиды и притеснения. Более того, я понимаю, что еще мгновение назад вы рисковали своей жизнью. Это непростительные вины, но тем не менее позвольте мне принести вам официальные извинения князя и Ставки. Сапфировый трон сожалеет о случившемся, приносит извинения и просит вас быть снисходительной к попытке загладить вину всеми доступными способами. Я выехал сразу же, как только птицы доставили известие о том, что Начальница Тайной Стражи Вильма Хурн аф Омине потребовала у Империи вашей выдачи, и скакал без остановки все эти дни. Мои люди отстали, но я все-таки успел вовремя. Необратимых бед не произошло, и все еще может быть исправлено. Госпожа, — он упорно не называл Тину по имени, но был почтителен и искренне переживал случившееся, — я прибыл, чтобы передать вам приглашение Теодора Гаррагана — правящего князя Чеана — и княжеской Ставки прибыть в Норнан по крайне важному и секретному делу. Я клянусь жизнью, душой и честью, что вам и вашим друзьям, тем из них, кто захочет вас сопровождать, ничего не угрожает, и вы сможете покинуть Норнан и княжество Чеан в любой момент, когда вам этого захочется. Свобода и уважение — вот что определяет теперь ваше положение в Чеане, и просьба князя прибыть в столицу, чтобы переговорить с ним с глазу на глаз. Не знаю, каковы ваши шансы на императорскую корону, но если вы решите продолжать коронационную гонку, я лично доставлю вас в Ландскруну до истечения срока объявления претензий на трон. Более того, в этом случае я гарантирую вам полную и безоговорочную поддержку княжества.
