Сумеречная зона - [22]

— Персонал?

— Были охранники, целых шесть голов. Все уволены вместе с остальными.

— У меня есть концы по мокрухе в зоне, Толян, может, и раскроем.

— Ну? — удивился Дядык. — Я ОПД смотрел, гам пацаны натаскали одной пустой туфты.

— Ты тоже не забывай подкидывать. Короче, остаешься на хозяйстве, пока я занимаюсь мокрухой, только не увлекайся сильно хознуждами.

— Да ты за меня не волнуйся, ты за себя волнуйся. Тебе помощь нужна? Там же лазит какой-то упырь с пилой, это тебе не хрен лежачий.

— Спасибо, Толян. Надо будет, я тебя позову.

Первый раз за все время их знакомства Воронцов первым сделал шаг навстречу Риккерту. Он чувствовал, что события каким-то образом ускоряются, что часы тикают быстрее и надо успевать, пока не стало слишком поздно.

Риккерт мрачно посмотрел на него, сдвинув очки на лоб.

— Ну? Я занят.

Воронцов молча выложил на стол два венецианских кинжала. Один из них был прост и функционален — очень узкий клинок, почти треугольный в сечении и серебряный шар вместо рукояти, с печатью владельца в нижней части — роза, пронзенная стрелой. Второй, который Воронцов использовал для хозяйственных надобностей, представлял собой настоящее произведение искусства, у него была витая рукоять из электрона — сплава серебра с золотом, относительно широкое лезвие, покрытое цветочной гравировкой, и гарда в виде двух маленьких морских коньков, очень похожих на те, что Воронцов видел на старых базарных весах во времена своего детства. Особая ценность этих вещей состояла в том, что на них имелись экспертные заключения о подлинности, которые Воронцов принес с собой, Риккерт клеветал, когда болтал что-то о воровстве, Воронцов официально купил кинжалы у владельца-коллекционера за собственные деньги, другое дело, что у владельца не было возможности расплатиться деньгами. Раздраженно подергивая плечами, что служило у него признаком большой заинтересованности, Риккерт взял в руки и очень тщательно осмотрел оба кинжала и документы.

— Ну-с, — медленно сказал он, снова возвращая очки на лоб. — У меня одно сердце, Воронцов. Какой из них ты предлагаешь для него?

— Ты злопамятен, — усмехнулся Воронцов. — А я нет. Возьми оба.

— Ну-с, — так же медленно произнес Риккерт. — Насчет злопамятности это еще большой вопрос. И что? Ты намерен принять подарок или ты хочешь задолбать меня своим благородством?

— Намерен.

— Тогда садись вон к тому столу и порежь огурец, который лежит, прикрытый газетой, рядом с маленьким кусочком вчерашнего сыра, а я пока поскребу по сусекам и вскрою закрома. Только не цапай мои кинжалы! — Он хлопнул Воронцова по руке.

— Там есть скальпель, которым я совсем недавно делал резекцию желудка, он лежит рядом с огурцом.

Риккерт удалился куда-то за стеллажи и отсутствовал намного дольше, чем требовалось Воронцову для резекции огурца, а когда вернулся, то в руке его была банка со спиртом, а под мышкой клетчатая деревянная коробка для шахмат.

— С чего начнем? — спросил он, присаживаясь к накрытому столу.

— С шахмат, — ответил Воронцов. И Риккерт открыл коробку.

То, что лежало там, могло убить слабонервного человека, одним своим видом — у него был девятимиллиметровый ствол, длиной в двести миллиметров, и мрачная, рубчатая рукоять, похожая на кистень.

— Эту штуку надо носить на плече, как мушкет, — заметил Воронцов.

— Ты можешь повесить его на стену и показывать друзьям.

— Тебе, то есть для этого мне понадобится пара железно-дорожных костылей.

— Тебе что, не нравится? — обиженно вскинулся Риккерт.

— Очень нравится. Я буду ходить с ним на охоту. Где ты его украл? В артиллерийском музее?

— Не юродствуй. Это у вас в ментуре практикуют воровство. А я интеллигентный человек, мне подарил его один покойный профессор, очень заслуженный ветеран.

— Он подарил тебе его до или после смерти?

— Ну, какая принципиальная разница? Вещь в хорошем состоянии, и к ней подходит пээмовский патрон, вот, что имеет значение.

— Я знаю, что к нему подходит, у меня уже был такой, только не таких чудовищных размеров.

— Ну, разумеется, — легко согласился Риккерт.

— Куда твоим размерам до моих.

— Нет, это мои размеры, — Воронцов взвесил в руке «люгер» и внушительно постучал им об стол.

— И куда твоим, до моих.

— Согласен, — поспешно ответил Риккерт. — Долой приоритет размера. Наливай.

— Ну, хорошо, ну ладно, — говорил Риккерт через час, возбужденно размахивая руками. — Ну, допустим, я мог бы сказать тебе, что раны пилой и бритвой нанес один и тот же человек. Зачем тебе это знание? Ты и так это подозреваешь, вот и действуй по своим подозрениям, подозревать — это твоя работа.

— Не учи меня моей работе. У меня слишком мало времени жизни, чтобы работать по всем, кого я подозреваю. Я подозреваю всех.

— А в чем ты подозреваешь меня?

— В том, что взамен моих бесценных раритетов ты всучил мне ничего не стоящее ржавье.

— Что-о-о?! — Риккерт схватил «люгер». — Да это же наградная вещь, ни единой царапины и надпись: «Дорогому Готтлибу от камерадов»!

— Вот эта надпись меня особенно трогает. Интересно, профессор сам перерезал глотку «дорогому Готтлибу», или это сделал кто-нибудь другой?

— Да ну какая принципиальная разница! Профессору тоже перерезали глотку, все мы там будем.