Сумеречная зона - [3]

– Я устроюсь на сумеречной стороне.

Мэллори слегка наклонил голову, словно признавая серьезность слов Холлидея. Он подошел к проигрывателю и отсоединил провода стоявшего на полу автомобильного аккумулятора. Затем он положил тяжелый аккумулятор в широкую брезентовую сумку и протянул Холлидею одну из ее ручек:

– Вы можете мне помочь. У меня в домике есть маленький генератор. С подзарядкой много возни, но хорошие аккумуляторы попадаются все реже и реже.

Когда они вышли наружу, Холлидей сказал:

– Возьмите из моей машины.

Мэллори остановился:

– Очень любезно с вашей стороны, Холлидей. Но вы уверены, что она вам больше не понадобится? Есть ведь и другие города, помимо Коломбины.

– Возможно. Но, насколько я понял, вокруг, – Холлидей сделал жест рукой с надетыми на нее часами, – достаточно пищи для всех нас. И не надо забывать, здесь правильное время. Или, лучше сказать, оба времени.

– А подходящих мест для житья – сколько угодно, Холлидей. Не только те, которые вы видите вокруг себя. Почему вы сюда приехали?

– Еще не знаю. Я жил в Тронхейме и не мог там спать. Спать. Если получится это, возможно, я смогу видеть сны.

Он попытался объяснить подробнее, но Мэллори поднял руку:

– А зачем, вы думаете, здесь остальные – все мы? Сны приходят из Африки. Вам надо познакомиться с Леонорой. Вы ей понравитесь.

Опустевшие домики по сторонам, справа остался один из плавательных бассейнов. На песке, засыпавшем дно, кто-то изобразил огромный зодиак, украшенный раковинами и осколками черепицы. Они подошли к следующему пересохшему бетонному корыту. Бархан почти засыпал один из домиков, песок переливался в бассейн, однако небольшой участок перед домом был расчищен. Молодая женщина с белыми волосами сидела на металлическом стуле перед расставленным мольбертом, над ее головой свисал тент. И джинсы, и мужская рубашка женщины были заляпаны краской, в умном, сосредоточенном лице с крепким решительным подбородком чувствовалось живое внимание. Она подняла глаза на доктора Мэллори и Холлидея, опустивших аккумулятор на землю.

– Привел тебе ученика, Леонора.

Мэллори жестом подозвал Холлидея.

– Он остановился в «Оазисе» – на сумеречной стороне.

Молодая женщина указала Холлидею на стоящий сбоку от мольберта шезлонг. Он поставил рядом с собой этюдник.

– Это для моей комнаты в отеле, – объяснил Холлидей. – Я не художник.

– Конечно. Можно я посмотрю?

Не дожидаясь ответа, она начала перелистывать репродукции, кивком отмечая для себя каждую. Холлидей повернулся к стоящей на мольберте незаконченной картине – пейзажу, по которому странной процессией двигались причудливые фигуры – архиепископы в фантастических митрах. Он поднял глаза на Мэллори и встретил ироническую усмешку.

– Как, Холлидей, интересно?

– Конечно. А как с вашими снами, доктор? Где вы их прячете?

Мэллори, не отвечая, смотрел на Холлидея глазами, скрытыми за темными очками. Смех Леоноры рассеял легкое напряжение, возникшее между двумя мужчинами; она опустилась на стул рядом с Холлидеем.

– Этого Ричард нам не скажет, мистер Холлидей. Когда мы найдем его сны, нам станут ненужными наши собственные.

В последующие месяцы Холлидей часто повторял себе эту фразу. Создавалось впечатление, что во многих отношениях присутствие Мэллори в городе – ключ к ролям всех остальных. Одетый в белое врач, бесшумно двигавшийся вдоль засыпанных песком улиц, казался призраком забытого полдня, возродившимся в этом сумраке, чтобы, подобно музыке, скитаться меж пустых домов. Даже во время той, первой встречи, когда Холлидей сидел рядом с Леонорой, изредка произнося почти лишенные смысла фразы, но видя только ее бедра и осознавая только прикосновение ее плеча к своему, даже тогда он почувствовал, что Мэллори, зачем бы он ни приехал в Коломбину, сумел хорошо – даже слишком хорошо – адаптироваться к полному недомолвок и двусмысленностей миру сумеречной зоны. Для Мэллори и Семичасовая Коломбина, и сама пустыня стали уже частью внутренних ландшафтов; Холлидею и Леоноре Салли еще предстояло найти эти ландшафты на своих картинах.

Однако первые недели, проведенные в городе на берегу пересохшей реки, Холлидей больше думал о Леоноре и о том, как устроиться в отеле. Он все еще пытался, используя двадцатичетырехчасовой «Ролекс», засыпать в «полночь» и просыпаться (точнее, смиряться с бессонницей) семью часами позднее. Затем, с началом своего «утра», он делал обход репродукций, развешанных по стенам номера (Холлидей устроился на седьмом этаже), и отправлялся в город искать по кухням и кладовкам отелей запасы воды и консервов. Весь день – интервал, ставший в безвременном мире абсолютно произвольным, – он старался держаться спиной к востоку, избегая темной ночи, наползавшей из пустыни через пересохшую реку. На западе песок, сверкающий под перекаленным солнцем, мерцал, как последнее утро мира.

Похоже, в эти моменты доктор Мэллори и Леонора пребывали в самой глубокой усталости, словно их тела все еще хранили ритмы исчезнувшего двадцатичетырехчасового дня. Оба они спали по нерегулярному расписанию – зачастую, навещая домик Леоноры, Холлидей заставал ее спящей в шезлонге, около бассейна, с лицом, прикрытым вуалью белых волос, и заслоненную от солнца стоящей на мольберте картиной. Эти странные фантазии с вереницами епископов и кардиналов, бредущих по причудливым, декоративным пейзажам, были ее единственным занятием.