Сумасбродка - [12]

Теперь юноша мог лучше разглядеть приятельницу Зони пани Гелиодору, лицо которой на этот раз не скрывали клубы папиросного дыма. Это была женщина лет, должно быть, за тридцать, с еще довольно молодым лицом, которое никогда не было красивым, но и теперь еще поражало неистощимой живостью и жизнелюбием. Черные глазки были чуть маловаты, а розовый рот великоват, круглые щеки побледнели и расплылись, тем не менее неправильные черты этого лица имели в себе что-то милое и привлекательное. Только поблекло оно преждевременно, очевидно, под влиянием прежней жизни, прожитой не слишком расчетливо. Также и руки, когда Гелиодора их подняла, белые, но слишком худые, оказались старее своей обладательницы. Но под изношенной оболочкой угадывалась еще неизрасходованная жизненная сила, глаза смотрели проницательно и светились умом.

Вдова сразу узнала Эвариста и подала ему руку, бросив при этом вопросительный взгляд на ту, что его привела. Зоня поняла и равнодушно ответила:

— Да вот, хочет познакомиться с Евлашевским. Вдова тут же перевела взгляд на гостя.

— Садитесь, — указала она ему место рядом с собой на диване, — с Евлашевским в самом деле стоит познакомиться и послушать, это человек, каких мало.

— Каких нет! — поправила ее Зоня.

— Личность поистине выдающаяся, — добавила Гелиодора, — блестящий ум, превосходный характер и при том какая простота!

Только она кончила говорить, как дверь отворилась и вошел рослый молодой человек, черноглазый, с довольно красивым, хотя уже помятым лицом, на котором как бы лежала печать неких душевных потрясений, преждевременно исказивших чистоту юношеского облика. Он вошел в комнату быстрым шагом, на ходу подал руку Зоне, которая стояла ближе, затем, так же фамильярно, хозяйке, бросил шапку на стол и взялся за папиросы.

Склонившись к пани Гелиодоре, — очевидно, ему мешал Эварист, — он чуть ли не на ухо сообщил ей какую-то новость и тут же спросил об «отце», как называли здесь Евлашевского.

— Я жду его сегодня, — ответила вдова, — если, конечно, а это с ним часто случается, он не забудет о дне и часе, не ввяжется в какие-нибудь споры, которым нет конца.

— Он будет, ручаюсь, — смело заявила Зоня, — он мне сам обещал.

— О, слово, данное милейшей своей ученице и любимой дочурке, он сдержит обязательно, — перебила вдова с легкой иронией. Зоня, казалось, была горда пожалованным ей званием.

— Да, но что ж это он не идет? — добавила она.

Тем временем пришел еще один юнец, затем третий, а обещанного «отца» все не было; все они недоверчиво и удивленно поглядывали на Эвариста, словно не умея объяснить себе его затянувшееся присутствие — оно сдерживало их смелые речи; впрочем, после тихого совещания с Зоней эти господа почти перестали обращать внимание на незваного гостя. Знали они его только понаслышке, как одного из тех, кто избегал их кружка.

Начали обсуждать лекции разных профессоров, потом коснулись кое-каких личных вопросов, оживилась беседа за круглым столом, где сидела хозяйка, когда наконец появился долгожданный Евлашевский.

Уже в самом его появлении было нечто претенциозное. Он остановился у порога, окидывая глазами присутствующих и пересчитывая их; заметив Эвариста, с которым не был знаком, он слегка поморщился. К хозяйке подойти не спешил, хотя та встала, чтобы встретить его, а остальные повернулись к двери, почтительно приветствуя «отца».

Зоня первая с детской непосредственностью и нескрываемой радостью подбежала к Евлашевскому, схватила его за руку и что-то зашептала. Взор «отца», обращенный на Эвариста, свидетельствовал, что речь шла о ее кузене.

Евлашевский придал своему лицу еще более значительное выражение.

Эварист подошел представиться.

«Отец» принял его холодно и осторожно, пробормотал несколько слов, казалось, он хотел изучить нежданного посетителя, прежде чем открыться перед ним. В его блуждающем взгляде сквозило беспокойство. Тем временем его окружили присутствующие, а так как за ним вошло еще несколько молодых людей, в комнате стало шумно.

Зоня без всяких церемоний здоровалась со всеми за руку, смеялась, позволяла подходить к себе слишком близко; одних она отводила в сторону, других похлопывала по плечу. Теперь она была в своей стихии.

Евлашевский, с которым все время заговаривали, больше отмалчивался и, не спуская глаз с неофита, медленно шел к столику. По всему было видно, что этот чужак его беспокоил.

Зоня искоса поглядывала на обоих, ожидая, когда они подойдут друг к другу. Их, однако, разделяла толпа гостей. Эварист остался сбоку у входа, проталкиваться вперед ему не хотелось, и он так и стоял в одиночестве.

Увидев это, Зоня нахмурилась, подошла к Евлашевскому, взяла его под руку и как покорного, послушного раба отвела в сторону.

— Пожалуйста, отец, займитесь немного моим гостем, порасспросите его, потолкуйте. Мы с ним какая-то там родня, — он, кажется, добрый малый, только забит воспитанием… Он нарочно остался, чтобы познакомиться с вами. Не сомневаюсь, что вы быстро обратите его в нашу веру.

Евлашевский слушал, наморщив лоб.

— Дорогая Зоня, — возразил он, — не так-то просто развивать спеленатые умы. Раз-два это не делается. Прежде чем действовать, надо познакомиться с личностью, чтобы напрасно не тратить времени.