Султан Юсуф и его крестоносцы - [19]

Юсуф не знал, что ответить.

— Не верю, что ты не силен в математике, — усмехнулся Юсуф. — Хотя признаю, эта математика для тебя еще непроста. Расчет показывает, что Шавар обманет.

— Но ведь у нас всего две тысячи всадников! — если и не ужаснулся, то, по крайней мере, встревожился Юсуф.

— И это малое число — слагаемое самого верного расчета, самой верной прибыли, — сказал Нур ад-Дин. — В мире, где на чашках весов умещаются целые города и царства, царят иные меры весов и иные правила счета. Подумай об этом и не о чем не беспокойся. Только успокаивай своего дядю в трудный час, не дай ему потерять благоразумие. Сил у вас и так немного… Я знаю, к тебе он прислушается. Вот увидишь, скоро наступит день, когда он сначала огорчится, а потом очень обрадуется моему подарку, хотя и не сможет взять его в руки…

Юсуф покинул дворец атабека, обескураженный не меньше своего дяди.

Двухтысячное войско, состоявшее в основном из туркменских всадников, а также — из небольшого курдского отряда, выступило в тот же день.

Под вечер Юсуф увидел «сокрушенного везира» Шавара, бронзовокожего человека с очень холодным глазами, похожими на две темных рыбки, замершие на дне мелкого озерца и готовые исчезнуть при любой опасности. Египтянин глянул на эмира Ширку безо всякого уважения, а к Юсуфу присмотрелся пристальнее, и уже всю дорогу тому казалось, что бывший везирь не сводит с него глаз, даже когда поворачивается спиной.

Шавар был одет в белые фатимидские одеяния с такими широкими рукавами, что в них можно было незаметно держать саблю, готовую к нанесению удара. На плечах у него висел легкий плащ из дорогого алого дибаджа[68], а конец тюрбана плотно обтягивал снизу его подбородок, словно без того у него бы, как у мертвеца, сразу бы отвалилась челюсть. Тюрбаны с такими перевязями носили в Египте все фатимидские везиры и эмиры.

Когда Салах ад-Дин попрощался с отцом и, получив его благословение, тронулся в дорогу под предводительством своего дяди, он сразу почувствовал во рту привкус козьего молока.

«Повинуюсь Твой воле, Всемогущий Аллах! — обратился он к Господу. — И если ты вправду благоволишь ко мне, то прошу Тебя: раз ты избавил меня от искушения богатством, то избавь и от другого — искать и надеяться на удачу, как на золото.»

Так взмолился про себя будущий великий султан, подобно Юсуфу, герою древнего предания, отправляясь, как и он, в Египет не по своей воле.

* * *

Тем временем, наступал рассвет, и я, не обращая внимания на сердитый вид сквайра Ивана, стал расталкивать рыцаря Джона, уже давно похрапывавшего в седле.

Тот очнулся и недоуменно огляделся по сторонам.

— Надо же, заснул, как ворона на ветке! — усмехнулся он, хлопая глазами. — Ты никак что-то рассказывал, Дауд, — смутно вспомнил он. — Прости, я ничего не запомнил.

— Я запомнил, мессир, — донесся голос Ивана. — Если прикажете, повторю слово в слово.

— Однако, мне привиделся очень странный сон, — вдруг стал припоминать англичанин. — Будто я сам не кто иной, как султан Саладин, и еду завоевывать Египет. Вокруг глухая ночь, дороги не видно, а сколько войска позади меня, то одному Богу известно. Может, десять тысяч, а может, всего полдюжины разбойников, которые раздумывают, не зарезать ли им своего предводителя, забрать его коня и оружие и удрать, пока темно.

— Да во сне вы слышите лучше, чем наяву, мессир! — изумился его оруженосец. — Слова уже не добавишь.

В Яффу мы вошли, как и соответствовало замыслу, на закате дня. Я устроил рыцарей на окраине, в отведенном для них заранее доме, предупредил их, чтобы они не покидали временное убежище дальше внутреннего двора и отхожего места, а сам поспешил туда, где меня должен был дожидаться еще один тайный проводник, генуэзец Альдо Неро, по кличке Черная Камбала, один из лучших лоцманов во всем Средиземноморье.

Разумеется, я успел переодеться в укромном уголке и появился на улице уже в образе его соотечественника.

Мой путь лежал в генуэзскую таверну с двусмысленным для христиан названием «Манна небесная». Перекусить в ней и вправду можно было сытно, хотя и далеко не даром, как когда-то евреи пообедали в пустыне. Здесь Всевышний «спасал» от голода уже за приличную плату и — только состоятельных торговцев и судовладельцев, как кафиров, так и мусульман.

Можно было просидеть в таверне целый день и не заметить Альдо. У него было особое место: в тени, у стены почти угольного цвета, сооруженной из корабельных досок, что были собраны в волнах прибоя после сильных штормов. Сам он ходил в одеждах неброских цветов, и за столом почти не шевелился. Точь-в-точь камбала, притаившаяся на дне. Сходство с этой донной рыбиной усугубляли очень близко посаженные глаза.

Войдя в таверну, я сделал вид, что не заметил его. Ему это всегда очень нравилось, а я рассчитывал на его расположение.

— Дуччо, ты как всегда не замечаешь старых друзей! — услышал я вкрадчивый шепот, изобразил приятное удивление и подсел к его столу.

В глазах Альдо так и сверкали, как далекие звезды, мириады разных тайн.

— На этот раз ты торгуешь баранами, не так ли? — подмигнул он мне.

Я сдвинул пряжку на поясе и протянул ему под столешницей еще одну опасную тайну, «завернутую» в кусочек пергамента.