Султан и его враги. Том 1 - [165]

Но Зора уже удалился, он прошел в караульню и приказал прислать врача, затем отправился туда, где его все еще ждали оба его товарища, чтобы уведомить их о случившемся.

Умирающий Магомет-бей был привезен в свой конак. И когда врачи подошли к его кровати, им ничего уже не оставалось, как подтвердить наступившую смерть.

XXIII. Жертва непримиримого врага

Когда Реция, не медля ни минуты, без страха перескочила через решетку балкона и выскочила на улицу, она закричала, громко зовя на помощь.

Грек стоял наверху на балконе, когда раздался ее крик и разнесся по узкой, мрачной улице.

Минуту он простоял в ожидании, затем поспешил из дома вниз по лестнице за убежавшей Рецией, так как в доме в любом случае он не мог оставаться. А потому он оставил дом как можно скорее и спустился вниз вовремя, чтобы еще увидеть убегающую Рецию.

До сих пор никто еще не слышал ее крика, на улице по-прежнему все было тихо и пусто, обитатели маленьких, ветхих деревянных домов все уже легли спать, может быть, крик о помощи и проник в их сновидения, но он не пробудил крепко спавших.

Лаццаро не хотел потерять Рецию, которая случайно попалась ему в руки, поэтому он поспешил за ней, чтобы не выпустить ее из вида.

Тут она завернула на более широкую и оживленную улицу, но когда Лаццаро повернул за ней, то она точно сквозь землю провалилась, он стоял и напрасно искал ее глазами, ее нигде не было видно, она бесследно исчезла.

Куда она могла подеваться? Грек в раздумье прошел через всю улицу, он глядел по сторонам, искал ее во всех переулках и закоулках между домами, но все было напрасно. Реция пропала, и он не мог понять, каким непостижимым для него образом удалось ей убежать от него?

Как могло это случиться, он не понял, но, тем не менее, должен был отказаться от преследования, хотя был уже так близок к исполнению своего желания.

Его охватило бешенство на самого себя, зачем он тотчас же не спрыгнул вслед за ней и не схватил ее. Если бы он сделал это, она не смогла бы никоим образом исчезнуть от пего. Теперь он сам был виноват в случившемся.

«По крайней мере, — думал он, — хоть Сирра не ускользнет от меня».

Если бы Сирра поверила словам старой Ганнифы, к которой у нее не должно быть недоверия, то она попала бы в западню, из которой на этот раз ей не так-то легко было бы вырваться, в этом он поклялся себе.

Сирра была для него отвратительна с тех пор, как она воскресла из мертвых и стала пророчицей, но страх его перед ней был сильнее отвращения.

Для него достаточно было слов Мансура, чтобы понять, какая опасность грозит ему, и он давно уже боялся ее.

Но он надеялся наконец избавиться от этого страха!

Несмотря на это, встреча с Сиррой вовсе не была ему приятна. Он, в иных случаях не боявшийся ничего, ощущал неприятное чувство при мысли о ней, он не мог отогнать от себя это чувство ужаса с той поры, когда Сирра, как призрак, сидела у него на спине и душила его.

— Но я должен во что бы то ни стало избавиться от этого тяжелого чувства, от этого ужаса и страха, — говорил он себе.

Он знал, что она была как прочие люди, что она была из плоти и крови и, следовательно, ее можно было убить. Он принял намерение в этот раз окончательно убедиться в ее смерти, он хотел сжечь ее, чтобы она исчезла бесследно, и эта мысль успокаивала его. Когда пламя истребит ее, она будет не в состоянии снова восстать из гроба, чтобы свидетельствовать против него, он не хотел больше хоронить ее, а решил развеять ее прах по ветру.

Он дошел до деревянных ворот Стамбула и скрылся в их глубокой, мрачной тени, чтобы его вовсе не было заметно, если Сирра уже явилась туда или была где-то поблизости.

Перед воротами царил еще больший мрак, чем в грязных улицах Стамбула, так как на той дороге, которую выбрал грек, не было газовых фонарей, только на улице, ведущей к Беглербегу, они горели.

Было уже поздно, когда Лаццаро добрался до проходящей вдоль берега и затененной платанами дороги. Возле нее было болото, и роскошно разрослись камыши.

Лаццаро бросил взгляд в сторону ворот, Сирры еще не было видно.

Пришла ли она? Грек знал, что Сирра была осторожна и недоверчива! Но она ничего не могла заметить, так как Ганнифа не узнала его. Когда грек добрался до платанов, было уже за полночь, и с этой стороны перед воротами было тихо и безлюдно. По большой улице, которая вела к Беглербегу и к селениям по эту сторону Босфора, то и дело катились кареты и проезжали всадники.

Лаццаро встал позади платана, до которого почти доходили камыши. Если бы Сирра показалась у ворот, ему стоило только пригнуться в камыши, чтобы остаться незамеченным, зато из своего убежища он мог видеть все.

Тут он решил караулить Сирру. Как дикий зверь, спрятавшийся в камыши, чтобы броситься на добычу, как змея, неподвижно во мраке поджидающая ничего не подозревавшую жертву, так и здесь во мраке ночи враг караулил бедную, несчастную Сирру, в смерти которой он поклялся…

В это время старая Ганнифа, не подозревая ничего дурного, шла к дому софта.

Когда она пришла туда, то было уже поздно, и она услышала от сидящих на корточках вблизи дома нищих, что уже два дня в дом никого не пускают. Но она решила во что бы то ни стало проникнуть к Сирре.