Сулла - [25]
Марий тем временем взялся за дело, и, надо заметить, весьма грамотно. Он обрушился на еще неразоренные области, давая воинам возможность обогатиться за счет грабежа, причем солдаты получили в свое распоряжение всю добычу, тогда как обычно полководцы требовали сдавать ее в их распоряжение и лишь потом выдавали какую-то долю захваченного.[240] Это, естественно, стимулировало активность воинов. Но главное, пожалуй, было в другом — требовалось превратить массу новобранцев в настоящих бойцов. Поэтому Марий завязывал мелкие стычки, в которых новички чувствовали себя куда увереннее, чем если бы их сразу бросили в серьезные операции. Набравшись опыта, они, если верить Саллюстию, стали столь же доблестными, сколь и ветераны. Строго следил полководец и за дисциплиной (Югуртинская война. 87. 1–3; 88.2).
Наконец Марий приступил к более масштабным действиям. Он нанес несколько ударов по отрядам Югурты и его союзников гетулов, когда те свозили добычу, захваченную при набегах на римских союзников. Под Циртой потерпел поражение сам царь. Следующим шагом римлян стало наступление на стратегически важные города. Первой такой операцией стала экспедиция против города Капса в Юго-Восточной Нумидии — по преданию, его основал сам Геракл. Жителей Капсы Югурта освободил от податей, а потому пользовался их особой поддержкой. Саллюстий уверяет, что причиной похода против нее стало желание Мария повторить успех Метелла, когда тот захватил лежавшую в безводной местности Талу, где хранились сокровища царя; Капса находилась южнее, и воды там было еще меньше (Югуртинская война. 75–76; 89. 4–6).
Объяснение Саллюстия может показаться наивным, но оно становится понятным, если учесть, что консулат Мария подходил к концу. Отчитаться в Риме одними лишь успехами в обучении новобранцев он, естественно, не мог. А вот взятие Капсы могло бы стать тем громким успехом, который показал бы, что новый командующий ничуть не уступает прежнему и достоин оказанной ему чести.[241] Тогда можно было бы рассчитывать на продление полномочий в следующем году. Кроме того, в Капсе, как и в Тале, хранились сокровища нумидийского царя (Страбон. XVII. 3. 12). Это позволяло, с одной стороны, лишний раз ослабить финансовое могущество Югурты, с другой — дать поживиться воинам.
Заготовив необходимые припасы, Марий стремительным маршем выступил через пустыни к Капсе. Когда до города оставалось несколько переходов, легионы двигались по ночам — для сохранения секретности, а также во избежание дневного зноя (впоследствии Суворов также будет практиковать ночные марши в жарких валашских степях). Когда утром войска подошли к Капсе, многие ее жители, ничего не подозревая, вышли за стены. Внезапной атакой римляне застигли их на равнине и захватили ворота. Это избавило их от необходимости осаждать город, находившийся на холме высотой 345 метров.[242] Последовала капитуляция, однако Марий проигнорировал ее — способных носить оружие мужчин перебили, остальных жителей продали в рабство, город предали огню, а добычу поделили между воинами. «Это преступление против права войны совершилось не из-за алчности и злобы консула, но оттого, что само место было выгодно для Югурты и почти недоступно для наших, и еще оттого, что нумидийцы — племя неверное и ненадежное, которое ни добром, ни угрозою не сдержишь» (Саллюстий. Югуртинская война. 90–91).
В те времена не существовало понятия «военное преступление», но совершенное Марием и его людьми можно назвать именно так, да и Саллюстий подразумевает, в сущности, то же самое. Другое дело, что писатель считает подобные действия допустимыми — ведь нумидийцы все равно восстали бы, что же церемониться с «изменниками». Он много рассуждает о коварстве и вероломстве нумидийцев, но ведь речь шла просто о нежелании местных жителей подчиняться захватчикам. Саллюстий сам был наместником Нумидии, хорошо поживился там[243] и наверняка видел то же самое — неприятие римского владычества. И смысл его комментария к разгрому Капсы прост — с ними только так и надо.
Военного значения операция, повидимому, не имела — город было не удержать,[244] и Марий, вероятно, с самого начала уготовил ему ту участь, которая его и постигла. Однако психологический эффект оказался велик: римские воины окончательно уверовали в доблесть и удачу своего командующего,[245] к тому же щедро вознаградившего их за трудный поход грабежом города с царскими сокровищами;[246] нумидийцы стали бояться его куда больше прежнего, по словам Саллюстия, сильнее, чем боятся смертного;[247] в Риме, наконец, полководцу продлили полномочия на следующий год. «Отныне Марий был не консул, но проконсул».[248]
С началом новой кампании[249] Марий продолжил наступление на города. Одни он брал штурмом, другие жители оставляли сами, боясь той же участи, что постигла Капсу и ее население; и те, и эти пункты предавались огню.
