Сука - [21]

Будь у нее на телефоне деньги, Дамарис позвонила бы Химене, попросила бы ее прийти и забрать собаку, отстроилась бы от этой проблемы и продолжила смотреть сериал. Но поскольку на счете не было ни гроша, она пришла в полное отчаянье и мысленно принялась осыпать Химену проклятиями. «Старая ты дура, – говорила она ей, – ты что, последние мозги пропила, греховодница? Разве не говорила я тебе, что привязывать нужно?» «Aх, так ты ее привязывала, – продолжала она, как будто бы Химена ей ответила, – так значит, плохо привязывала, руки у тебя крюки, у дуры! Ты что, дожив до седых волос, даже узла гребаного нормально завязать не можешь?» Дамарис продолжала бегать вокруг большого дома с шестом для чистки бассейна в одной руке, размахивая другой и строя гримасы, как будто она и в самом деле с кем-то дискутирует. Рохелио не было, он ушел косить газон на участке сеньоры Росы, но если бы в тот момент он увидел жену, то непременно бы решил, что Дамарис совсем слетела с катушек.

Вдруг Дамарис осенило: ясно, что можно сделать. Она отбросила шест, тот остался лежать на дорожке. Побежала к купели, наполнила водой самое большое ведро из тех, что были, схватила в пару к нему еще одну посудину, вернулась к большому дому, присела в том месте, откуда проще было достать до собаки, и стала плескать в ее сторону воду. Струя до собаки не доходила, только брызги долетали, но она так сильно ненавидела жидкости, что ей и этого хватило, чтобы оттуда выскочить. Собака убежала в сад, а Дамарис, выждав, пока та не позабудет об этой неприятности, подобралась к ней сзади и окатила ее ведром воды.

В шоке сука отпрыгнула, а потом взглянула на Дамарис своим собачьим взглядом, то ли растерянным, то ли испуганным, и потрусила прочь, все дальше и дальше – от той, кто прежде был защитником и другом, а теперь – вот что с ней сотворил, совершив самое страшное предательство. Поджав хвост, она то и дело оглядывалась, чтобы сзади не напали, и у Дамарис возникло ощущение, что вот теперь – да, теперь все между ними непоправимо и навсегда кончено. Против всех ожиданий ей стало больно.

Ведь это ее собака: она ее выкормила, носила на груди, научила есть, ходить в туалет там, где можно, и вести себя так, как следует, пока сука не стала взрослой и не перестала в ней нуждаться. Дамарис шла вслед за ней через весь сад, до самых ступеней, а потом смотрела, как та спускается, бежит через сухой в эти часы залив, поднимается с другой стороны, отряхивается, бежит дальше по пляжу, мимо возвращавшихся из школы детей, и теряется где-то в деревне – ни разу не оглянувшись назад. Дамарис не заплакала, хотя слезы подступили совсем близко.

На следующее утро собака вновь была здесь – в летней кухне и улеглась в точности на том месте, где раньше была ее лежанка. Завидев Дамарис, она встала и отошла. А когда Дамарис попыталась приблизиться, чтобы поймать ее, собака опрометью бросилась из кухни под проливной дождь. Тогда Дамарис сделала вид, что не обращает на нее никакого внимания, убрала с глаз долой веревку, разожгла плиту и принялась варить себе кофе, больше не глядя в ее сторону.

Собака точно не выдержит долго под свесом крыши кухни, где до нее долетают брызги, в то время как внутри ей сухо и хорошо. Вход в кухню с этой стороны располагался как раз возле плиты, так что Дамарис проявила терпение, дождалась, пока сука войдет, и тут ее и поймала, набросив ей на шею лассо, как на корову. Затянула на шее веревку и только после этого смогла подойти ближе, расслабить петлю и надеть ее снова – как учил Рохелио, чтобы не задушить: пропустив веревку под мышками.

Ночью лило как из ведра, и, хотя к утру немного поутихло, никаких признаков, что скоро разъяснится, заметно не было. Прилив еще не закончился, на берег накатывали высокие волны и с грохотом уползали назад, волоча за собой палки и ветки. Рохелио проснулся, но из хижины пока не выходил. Заметив, что Дамарис с собакой на привязи направляются к ведущим вниз ступеням, он высунулся из окна.

– Ты куда-то уходишь? – удивился он.

Дамарис сказала, что да, уходит и что в кухне есть сваренный кофе.

– А куда это ты собралась?

– Отвести собаку и за покупками.

– Отвести куда?

– К одной сеньоре, которой я ее подарила.

– Подарила собаку? Зачем? – Рохелио смотрел на нее, явно ничего не понимая.

В ответ она только пожала плечами, а он задал следующий вопрос:

– А подождать, пока не распогодится и отлив не начнется, не можешь?

– Нет, – сказала она.

Рохелио неодобрительно покачал головой, но отговаривать не стал, как и не стал добиваться дальнейших объяснений.

– Купи мне четыре батарейки для фонаря, – сказал он.

Дамарис только кивнула и вместе с собакой пошла своей дорогой. Переплыть залив на лодке вдвоем с собакой было невозможно, так что они сделали это без лодки, вплавь, уворачиваясь от носимого волнами мусора. Оказавшись на той стороне залива, Дамарис обернулась посмотреть на скалы. Рохелио все еще глядел из окна им вслед.

Всю дорогу до соседнего городка они шли под дождем. И появились там мокрыми и дрожащими. На торговой улице ремесленников не было – ни Химены, ни индейцев, – и Дамарис направилась в большой магазин, стоявший в некотором отдалении. Продавец в магазине, худой парень со светлыми глазами, сказал, что, по его представлениям, Химена живет где-то возле Аррастрадеро – длиннющего залива-рукава, уходившего далеко за пределы городка.