Сухопутные крейсера - [66]

Батальон готовился к новому броску вместе с пехотой. Атака назначена на четыре часа утра следующего дня.

Вечером полковнику Кашубо подали письмо, доставленное полевой почтой. Адрес на конверте написан детскими раскосыми буквами. Командир бригады сразу узнал руку своего восьмилетнего сына Вовки. Вскрыл конверт. Письмо короткое.

«Дорогой папка!

Мы с ребятами играем в войну. Это очень весело. Здорово бьем белофиннов. Бабушка подарила мне новый танк. Он влезает на кубики, как живой. Без тебя скучно. Поскорее разбей белофиннов и приезжай домой. Мы будем вместе с тобой играть в войну. Мама говорит: не выходи из танка в бою, могут пули поцарапать. Целую тебя. Мама и бабушка тоже целуют.

Вовка».

Кашубо перечитал письмо еще раз, положил его в карман, где был партийный билет, и, грустно улыбнувшись, тихо сказал:

— Да, малыш, играть в войну весело. Мы еще поиграем с тобой!

С наступлением темноты Кашубо, по своему обыкновению, отправился в разведку. Он считал необходимым собственными глазами ознакомиться с местностью, присмотреться к противотанковым препятствиям, выбрать наиболее удобные пути для машин. В тот вечер Кашубу сопровождал старший лейтенант В. Ф. Кулабухов, командир одной из танковых рот. Шли молча, бесшумно, напряженно прислушиваясь ко всяким звукам. Потом, когда засвистели пули, легли в снег и поползли. Переговаривались шепотом.

Белофинны нервно пускали в небо одну осветительную ракету за другой. При их зеленоватом свете было видно почти как днем. Разведчики заметили только ряды гранитных надолб, за ними колючую проволоку и больше ничего.

Кулабухов недовольно качал головой:

— Здесь где-то должны быть доты. И не один, а, наверно, десяток. Подозрительная местность, товарищ полковник!

Кашубо и сам так думал.

— Но где они, проклятые?

Оба командира целый час пролежали в снегу, стараясь обнаружить признаки хотя бы одного дота. Но все их старания ни к чему не привели. Сильный мороз уже забрался под полушубки. Поползли обратно.

Атака началась ровно в четыре, без артиллерийской подготовки. Было еще темно. Первыми, как всегда, пошли танки, вздымая фонтаны снега. За танками пехота. Белофинны осветительными ракетами превратили ночь в день. С обеих сторон заговорили пулеметы и пушки. Танки орудийным огнем прокладывали себе дорогу через надолбы. От бронебойных снарядов гранитные столбы разлетались на мелкие куски. Потом машины устремились на проволоку. Танк Кашубы двигался последним. Командир бригады сквозь триплекс следил за действиями стальных чудовищ. Все шло, как полагается. Потом посмотрел назад. Пехоты за танками не было. Кашубо покачал головой:

— Опять залегли…

Отдал по радио приказ всем танкам повернуть назад и подойти к пехоте. Сблизились. Кашубо приоткрыл люк. В уши рванулся шум боя — свист пуль, треск пулеметов, автоматов, буханье орудий, взрывы мин.

— Теперь медленно вперед!

Танки развернулись. Тихо двигаются. Но пехота все лежит, притиснутая к снегу огневым шквалом.

«Нужно ее поднять», подумал Кашубо и приготовился к выходу из танка. На мгновение мысль обернулась к сыну. Ясно представилось — в эту минуту он спит в теплой постели, видит смешной сон и улыбается. Вспомнил слова в письме: «Не вылезай из танка, могут пули поцарапать». Но образ сына сразу же растворился в зеленом свете ракет. Выскочив из машины, Кашубо подбежал к лежащим в снегу красноармейцам и, пересиливая шум огневого урагана, крикнул:

— За родину, за Сталина, вперед как один!

Выхватил пистолет и сам кинулся вперед.

Красноармейцы хорошо знали этого богатыря-командира, любили его, как и танкисты. Пример Кашубы увлек бойцов. Они вскочили и с винтовками наперевес бросились на врага. По рядам прокатилось громовое «ура».

Кашубо тоже кричал «ура». И от этого крика он уже не слышал посвиста пуль, треска пулеметов и воя мин. Оглянулся. В глаза сверкнули штыки. На душе сразу стало спокойно. В этот момент Кашубо вдруг почувствовал, что поднимается на воздух. На одно мгновение увидел свой танк сверху. Потом с размаху шлепнулся на пушистый снег, как на подушку. Мелькнула мысль, что споткнулся. Попробовал вскочить. Правая нога не держит. Опрокинулся на спину. Увидел снизу, как бегут вперед красноармейцы. Бегут и кричат:

— За родину, за Сталина, ура-а!

Потрогал ногу. Вся в крови. Значит, ранен. Застонал от досады. Обидно было выходить из строя, когда война еще только начинается. Закрыл глаза. Показалось, на минуту, но когда открыл, то лежал уже не на снегу, а на столе в палатке медицинского пункта. Возле ноги хлопотал доктор. Пинцетом вытаскивал из ран кусочки металла. Было мучительно больно. Но Кашубо, сжав зубы, молчал. Потом спросил, чем его ранило. Доктор сказал, что миной. Он извлек уже восемнадцать осколков, и еще торчат. Ранение серьезное, но есть надежда, что нога будет работать.

— Когда же я смогу вернуться в свою часть? — с тревогой спросил командир бригады.

— Не раньше чем через месяц, — отвечал доктор.

Кашубо нахмурился.

Утром на медпункт зашел старший лейтенант Кулабухов. Увидев его, Кашубо заволновался:

— Ну что? Как прошла атака?

Кулабухов рассказал обо всех подробностях боя. Задача, поставленная командиром полка, выполнена. Полк перешел на ту сторону речушки и вытеснил белофиннов из рощи. Теперь впереди высота 65,5, но ее еще не атаковали.