Сухарева башня - [44]

– Ваня, Ваня, – забормотал Петрович, – это все твои теории… Хоть и правдоподобные… и, в общем, голова у тебя варит…

Опалин шмыгнул носом.

– Я еще про арку узнал, – гордо объявил он.

– Про что? – изумился Логинов.

– Арка. Ну, то, что Шмидт перед смертью сказал. Это был магазин, который потом купил Кутепов и помещение переделал в бильярдный зал. Единственное, я не нащупал связи между Стрелком и магазином. Но у меня и возможности не те…

Агенты угрозыска смотрели на своего непутевого коллегу в полном остолбенении.

– А связь должна быть, потому что Ларион как-то узнал про слова Ярцева и убил его, – продолжал Иван. – Где-то там вертится его человечек…

– Ты, Ваня, – начал Назаров смущенно, – ну, честно-честно… Фрукт, одним словом! Как же ты в одиночку справился…

– Меня сейчас стошнит, – неожиданно сказал Опалин, пошатываясь и зеленея, и Валя, спохватившись, потащил его в уборную.

Примерно через час в вегетарианской столовой сидели три человека. Один из них – тот, кто был моложе своих спутников, – с непередаваемым выражением лица ковырял ложечкой яблочное пюре. Другой, с торчащей из кармана газетой, подвинул к нему стакан с зеленым чаем. Третий просто ухмылялся, поставив локти на стол.

– Очень смешно, Валя, – сказал ему Опалин.

– Ты лучше ешь, ешь, – серьезно заметил старший.

– Я с детства яблоки терпеть не могу, – признался Иван, глядя на пюре, как на врага.

– Это почему? – спросил Назаров.

– Не знаю. Не люблю. Когда вы меня на работу вернете?

Его коллеги переглянулись, и Опалин, истолковав этот взгляд так, что они еще не вполне ему доверяют, смертельно обиделся.

– Я же говорю – жалоба на тебя, – сказал Логинов негромко. – Терентий Иваныч должен сначала с ней разобраться. А ты пока наберись терпения.

– А если бы не было жалобы?

– Мы бы сегодня или завтра тебя вернули. Ваня, ну что тебе стоит еще немного подождать? Насчет сортировочной станции – это ты удачно подметил. Мы ее обязательно проверим. И магазин бывший, конечно… Как у тебя с Евлаховым-то?

– А че Евлахов… – вяло ответил Опалин. – Вагоновожатая за свою шкуру боится. Дала показания, что кто-то столкнул девушку под трамвай. Главное, я знаю, что она врет, но доказать не могу…

Валя Назаров, наклонив голову, пальцем собирал крошки со стола.

– А ты не дави, ты время потяни, – сказал он, вскидывая глаза на Опалина. – И копи бумажки. Мол, работаем. Ведем дознание, все честь по чести. Вот протокол, вот еще один, вот еще пачка. Потом все как-нибудь образуется. Или дело у тебя заберут, или вагоновожатая передумает, или еще что-нибудь…

Опалин нахмурился. Он не любил нечестных методов – а то, что предлагал Валя, попахивало жульничеством. Все должно быть определенно, думал Иван, сердито сопя и заталкивая в себя ненавистное пюре. Черное – это черное, а белое – это белое. И точка.

– Главное, что Ларион в Москве, – сказал он. – Раз он Ярцева ухлопал… Эх, взять бы его! И всю его кодлу…

– Терпение, Ваня, – предостерегающе сказал Петрович. – Мы его возьмем. Работа ведется. Поверь, никто от нас не уйдет…

Но в этом Опалин вовсе не был уверен.

Глава 19 Мадам Рогг

Вернувшись домой, Опалин первым делом спросил, не было ли ему телефонных звонков. Но оказалось, что никто не звонил.

Он неважно себя чувствовал и, пользуясь своей относительной свободой, мог позволить себе отлежаться. Квартира была в этот час почти пуста, все ушли на работу, и только в одной из дальних комнат у кого-то играл патефон, и женский голос глухо и томно тянул какую-то канитель о том, кто не пришел, и о той, которая ждала. Песня эта не то чтобы раздражала Ивана, но приковывала его к реальности, и он никак не мог отвлечься настолько, чтобы задремать. Потом что-то с адским грохотом обрушилось на кухне, и Опалин похолодел от ужаса, решив, что взорвался чей-то примус. Он бросился на кухню, но оказалось, что это нашкодил кот одной из соседок, обрушив разом несколько кастрюль. Тут Иван понял, что заснуть и вообще отдохнуть ему не удастся, и смирился. Он позвонил в адресное бюро и выяснил, где живет жена Евгения Рогга, которого с помощью показаний Евлахова отправили на скамью подсудимых. Жену звали Антониной, и Опалин решил для очистки совести побеседовать с ней.

«Скажите, это случайно не вы толкнули под трамвай дочь Аристарха Николаевича? Разумеется, нет? Так и запишем. Кстати, гражданка, а где вы находились вечером 3 февраля? Как, вы не помните? Но тогда был такой сильный туман, что забыть этот день просто невозможно…»

Но все получилось вовсе не так, как рассчитывал Опалин. Во-первых, выяснилось, что семья Рогга жила не в коммуналке и даже не в отдельной квартире, а в целом доме, причем дом этот был вовсе не избушкой на окраине с удобствами под ближайшей елкой, а вполне себе крепким особнячком новой постройки, который ловко втиснулся между старыми домами. Во-вторых, дверь Опалину отворила горничная – самая настоящая горничная в фартучке поверх темного платья и с кружевной наколкой на голове.

– Что вам угодно? – спросила она таким тоном, словно на дворе стоял 1916-й, а вовсе не 1928 год.

Опалин объяснил, что он из угрозыска, что он расследует смерть Галины Евлаховой, которая произошла при странных обстоятельствах, и что ему надо поговорить с Антониной Рогг. Горничная поглядела на него с сомнением, но все же отправилась доложить о его прибытии. «Буржуи», – мрачно подумал Опалин, косясь на свое отражение в большом зеркале, висящем в передней, и с неудовольствием отмечая, что выглядит не лучшим образом. Он снял шапку, пригладил волосы, снова поглядел в зеркало и чуть не застонал от огорчения. На него смотрела опухшая физиономия начинающего алкоголика. «Если бы я знал, – думал Иван, сопя, – что у них тут… этакое… вообще бы вчера не притронулся… Ни капли…» Но тут вернулась горничная и объявила, что Антонина Сергеевна его примет.