Суета - [8]

Дед усмехнулся. «Пути душевного порыва прихотливы, друг мой», — говорит. Или духовного подъема — не помню точно.

«Подъем. Порыв! — отвечаю. — А жрать-то надо».

«Ох надо! — И к Денису повернулся: — Хочешь, я тебе сказку расскажу?» Денису — сказку! Хлебом не корми, хоть и большой уже. Пока он рассказывал, доехали. Дед предложил зайти. Ну, мы зашли чайку попить.

Живет вдвоем с бабкой. Всю жизнь проработал, а чего нажил? Ничего. Ни мебели толковой, ни ковра, ни посуды в шкафу. Может, на кухне посуда, — там не был. Да хрусталь, фарфор на кухне и не держат. Телевизор маленький, не цветной. Кресло старое. Диваны… Какие там диваны — лежанки, чтоб поспать да посидеть за чайком. А больше пятидесяти лет доктором вкалывал. И книг-то особо тоже нет. Один стеллаж открытый. И книги все зачитанные, старые. А сам дед ничего.

Сидим. Бабка чай дала. К чаю мармелад. Дед любит его, мармелад. Пьем чай. А дед, значит, все рассказывает Денису. «Жил, — говорит, — в древние времена один человек — учительствовал, проповедовал. Многие к его учению были благосклонны. А уж так повелось среди людей: если верят кому — любовь до беспамятства, до безумия, а кто не приемлет — так уже и ненавидит и бранится, потому что думали мало, сомневались мало. Если кто „за“ — для них все светло, ни единого пятнышка, а кто „против“ — для них все черным застит, ни одного просвета не видят. Пожалуй, и сейчас у кого-нибудь так, но все-таки, наверное, больше сдержанности.

Вот как-то пришел учитель со своими учениками в дом к двум сестрам, последовательницам своим. Одна тотчас пошла на кухню хлопотать, а другая стала за Ним ухаживать. То есть умыться помогла, благовониями, как тогда было принято, умащивала. Надо тебе сказать, Денис, тогда к благовониям относились более серьезно, чем сейчас…»

«Мылись редко, ванн не было». Ну Денис! Палец в рот не клади. Ну все объяснил! Смех один.

«Мысль изрядная, — дед говорит, — не лишенная оснований. Но у нас совсем другой предмет беседы. Если хочешь, я прочту тебе, что писал об этом великий врач Древней Греции, отец всей медицины Гиппократ. — Дед подошел к полке и вытащил затрепанную книжечку, но я сказал, что Гиппократа он прочитает в другой раз. А то застрянем здесь надолго. — Так вот, — дед поставил книжечку на прежнее место и со стаканом в руке уселся в кресло, — вокруг учителя толпились ученики, друзья, последователи, у ног сидела одна из сестер, но тут пришла другая и стала ругать ее. Нечего, говорит, тратить попусту время, пошла бы лучше на кухню да помогла мне гостей накормить. А некоторые из учеников стали говорить, что, чем тратить такие дорогие благовония, снадобья — они все были бедные люди, — лучше бы продавать их имущим да кормить голодных. Вроде бы говорили, как он учил. Но учил он их не только делам, но и чувствам. Научиться действовать легче всего. Порой и рассуждать научиться легче. А вот чувствовать… Учитель и говорит им всем: так-то оно так, ты на кухне готовишь еду — и это важно, но опасно, говорит, друг мой, не увидеть красоты в душевном порыве. Не только целесообразность важна в нашем мире. Вот она сейчас любовь проявляет, а такие потребности души гасить нельзя. На любви людей друг к другу мир держится. Если люди, говорит, кирпичи мироздания, то любовь людская — цемент, понял? Вот ведь твой папа привез меня домой без всякой прямой пользы для себя, а только из благого порыва, из хорошего чувства ко мне, а стало быть, и к себе. Так? А потом повернулся учитель к своим друзьям и ученикам: кстати, говорит, это и к вам относится. Продать все можно, и на эти деньги накормить голодных можно, но хватит вам лишь на один раз. А чувства человеческие, порывы добрые, без практической, сиюминутной пользы, помогут вам и впредь добро делать. Не только в этот миг. Может, я и сбивчиво рассказал, — старик говорит, — но я хотел объяснить, почему наши доктора в больнице занимаются сейчас не своим делом».

Конечно, хорош дед, но стар уже. Надо будет ему обязательно мармелад достать.

Не знаю, порыв там или подъем, но коллеги еще почти месяц таскали грузы. Только потом уж районному начальству удалось окончательно отвоевать корпус. Наши к тому времени начали оперировать. Если бы они сами не затащили все в корпус да не начали потом работать на свой страх и риск, еще неизвестно, чем бы все кончилось.

Все-таки спасибо районному начальству, хорошо включились.

АЛЕКСЕЙ АЛЕКСЕЕВИЧ

Я всегда с удовольствием у них бываю. Спокойно, хорошо, никакой конкурентной суеты, как в иных крупных научных котлах. Всего полтора года, как начали работать, а какая уверенная, дружная компания образовалась.

Первый раз я к ним случайно попал: Лев попросил больного посмотреть. Знакомый их завхоза. В прошлом — ранение в ногу, поврежден был сосуд — бедренная артерия. И жил сначала парень, потом мужик, а сейчас дед уже почти тридцать лет с громадной аневризмой бедра. Не беспокоила она его. Но сколько веревочке ни виться… В конце концов надорвалась, поползла. Молодой был — все нормально, просто сильно расширенная артерия. А потом склероз присоединился. Под семьдесят, наверно, было ему. В один миг ногу разнесло. Никогда не видел, чтоб бедро так пульсировало.