Судья и историк. Размышления на полях процесса Софри - [6]

Шрифт
Интервал

. Здесь возникает еще одно расхождение, одно из тех, что составляют (вне зависимости от изначально постулированной нами смежности) глубокое различие между историками и судьями. Я постараюсь постепенно очертить его контуры. Тогда станут явными следствия (и границы) впечатляющей аналогии, предложенной Луиджи Феррайоли: «Уголовный процесс – это, так сказать, уникальный случай „историографического эксперимента“. Здесь источники разыгрываются вживую, de vivo, не только потому, что они получены непосредственным образом, но и потому, что сопоставляются друг с другом, становятся предметом перекрестного анализа, призванного воспроизвести, как в психодраме, обстоятельства судебного процесса»22.

III

Протокол одного историографического эксперимента мне удалось изучить: записи допросов, собранные во время следствия судьей Антонио Ломбарди, составленное им постановление приговора (Ordinanza-sentenza) перед передачей дела в суд, стенограммы прений во время суда в Милане под председательством Манлио Минале, обвинительное заключение заместителя прокурора Фердинандо Помаричи, речи адвокатов, а также разнообразные сопроводительные материалы, касающиеся Леонардо Марино и его предполагаемых сообщников. В сумме – около трех тысяч страниц текста. Я уже сказал об ощущении, возникшем у меня при чтении собранных следственным судьей документов, что я вижу нечто знакомое, чувстве неожиданном и поэтому озадачивающем. Естественно, оно изрядно ослабло, когда я перешел к материалам прений. Диалог между сторонами, с учетом постоянных ограничений и вмешательства председателя суда, создает атмосферу совершенно отличную от климата, царившего на инквизиционных процессах. Наоборот (и парадоксальным образом), стенограммы дебатов в зале суда, записанных на магнитофонную пленку, своею живостью намного больше напоминают протоколы инквизиционных дел, нежели чопорный бюрократический язык, с помощью которого фиксировались (и искажались) ответы на следственных допросах. Одновременно эти ответы ближе к инквизиционному процессу с судебной точки зрения. Разумеется, в обоих случаях речь идет о стенограммах: при переходе от устной речи к письменной теряются интонации, раздумья, паузы, жесты. Они исчезают, но не полностью. Часто секретари, сами того не подозревая, следуют по стопам юристов из Святой палаты и отмечают в скобках слезы, смех, молчание или реплики, произнесенные с особой горячностью23. В таком случае стенограмма уже представляет собой интерпретацию, обусловливающую трактовки, которые появятся в ближайшем (например, мою собственную) или далеком будущем24.

Я никогда не думал о возможности отталкиваться от этого документального материала, стремясь с исторической точки зрения реконструировать обстоятельства, ставшие предметом приговора. Я не хотел и в любом случае не сумел бы сделать это. Мои задачи были намного более скромными – проанализировать процессуальные акты, чтобы подчеркнуть различия и сходства между историками и судьями. Сходства базируются, как я уже сказал, прежде всего на использовании доказательств. Однако в отличие от судей (и специалистов по устной истории), я не в состоянии участвовать в создании источников, ставших объектом моего исследования. Я могу лишь заняться дешифровкой этих материалов с помощью своих предшественников (судей, свидетелей, подсудимых, секретарей), то солидарных со мной, то мне противостоящих.

«Признательные показания Марино, – пишет следственный судья Антонио Ломбарди в главе «Источники доказательства» своего постановления приговора, – составляют <…> по качеству и количеству основной доказательный источник данного процесса». Его искренность (объясняет судья) не вызывает сомнений. В душе Марино постепенно крепло чувство безудержного отвращения к совершенным им преступлениям. Глубокий этический импульс подтолкнул его к тому, чтобы заявить на себя и на своих бывших товарищей:

Вот уже много лет во мне, – так начинается внезапное признание Марино, – росло убеждение, продиктованное нравственными и религиозными чувствами, что мне нужно рассказать компетентным органам о фактах и обстоятельствах, в которые я был вовлечен в конце 1960-х – начале 1970-х гг., будучи активистом внепарламентского движения «Лотта континуа». Хотя я был уверен, что никаких подозрений в мой адрес не возникнет, в том числе потому, что я никогда не имел дела с юстицией, во мне 3–4 года назад окрепло чувство необходимой, насущной потребности дать отчет в том, что я сделал в политической сфере, от которой удалился более чем 15 лет назад… Хотя я и понимаю, что, возможно, многие люди мне не поверят, но я решил признаться в том, что совершил, или в том, что знал о совершенных преступлениях, во многом из уважения к этим ребятам [двум детям] (Inf. test. P. 1)25.

Ограбления, в которых он участвовал (по крайней мере те, что произошли до 1976 г.), были делом, говорит Марино, секретного подразделения «Лотта континуа», которое возглавлял Пьетростефани. Что же касается убийства Калабрези, то оно обсуждалось на собрании исполнительного комитета «Лотта континуа», оказалось вынесено на голосование и поддержано большинством участников встречи. За непосредственными исполнителями, активистами Бомпресси и Марино, вырисовываются заказчики, два авторитетных руководителя Софри и Пьетростефани, вовлекающие в дело высшие уровни организации. Таким образом, в самом буквальном смысле именно «Лотта континуа» и убила Калабрези.


Еще от автора Карло Гинзбург
Сыр и черви. Картина мира одного мельника, жившего в XVI веке

Известный итальянский историк, один из основателей «микроистории» реконструирует биографию и духовный мир «диссидента» XVI века — фриульского мельника, осмелившегося в эпоху жесткого идеологического диктата выступить со своим мнением по всем кардинальным вопросам бытия. Фактографическая тщательность сочетается в книге Карло Гинзбурга с умелой беллетризацией — сочетание этих качеств сообщило ей весьма высокую популярность.Для всех интересующихся историей.


Загадка Пьеро. Пьеро делла Франческа

Знаменитая монография Карло Гинзбурга «Загадка Пьеро» (1981)—интеллектуальный бестселлер и искусствоведческий детектив, построенный вокруг исторической интерпретации фресок итальянского художника XV века Пьеро делла Франческа. Автор решительно отходит от стилистической трактовки живописи и предпочитает ей анализ социально-исторических, политических, житейских и прочих обстоятельств, сопровождавших создание шедевров Пьеро. Смысл картин Пьеро оказывается связан с повседневной жизнью самого живописца, его заказчиков и их покровителей.


Рекомендуем почитать
Наполеон Бонапарт: между историей и легендой

Наполеон притягивает и отталкивает, завораживает и вызывает неприятие, но никого не оставляет равнодушным. В 2019 году исполнилось 250 лет со дня рождения Наполеона Бонапарта, и его имя, уже при жизни превратившееся в легенду, стало не просто мифом, но национальным, точнее, интернациональным брендом, фирменным знаком. В свое время знаменитый писатель и поэт Виктор Гюго, отец которого был наполеоновским генералом, писал, что французы продолжают то показывать, то прятать Наполеона, не в силах прийти к окончательному мнению, и эти слова не потеряли своей актуальности и сегодня.


Император Алексей Ι Комнин и его стратегия

Монография доктора исторических наук Андрея Юрьевича Митрофанова рассматривает военно-политическую обстановку, сложившуюся вокруг византийской империи накануне захвата власти Алексеем Комнином в 1081 году, и исследует основные военные кампании этого императора, тактику и вооружение его армии. выводы относительно характера военно-политической стратегии Алексея Комнина автор делает, опираясь на известный памятник византийской исторической литературы – «Алексиаду» Анны Комниной, а также «Анналы» Иоанна Зонары, «Стратегикон» Катакалона Кекавмена, латинские и сельджукские исторические сочинения. В работе приводятся новые доказательства монгольского происхождения династии великих Сельджукидов и новые аргументы в пользу радикального изменения тактики варяжской гвардии в эпоху Алексея Комнина, рассматриваются процессы вестернизации византийской армии накануне Первого Крестового похода.


Продолжим наши игры+Кандибобер

Виктор Пронин пишет о героях, которые решают острые нравственные проблемы. В конфликтных ситуациях им приходится делать выбор между добром и злом, отстаивать свои убеждения или изменять им — тогда человек неизбежно теряет многое.


Краткая история насекомых. Шестиногие хозяева планеты

«Любая история, в том числе история развития жизни на Земле, – это замысловатое переплетение причин и следствий. Убери что-то одно, и все остальное изменится до неузнаваемости» – с этих слов и знаменитого примера с бабочкой из рассказа Рэя Брэдбери палеоэнтомолог Александр Храмов начинает свой удивительный рассказ о шестиногих хозяевах планеты. Мы отмахиваемся от мух и комаров, сражаемся с тараканами, обходим стороной муравейники, что уж говорить о вшах! Только не будь вшей, человек остался бы волосатым, как шимпанзе.


Историческое образование, наука и историки сибирской периферии в годы сталинизма

Настоящая монография посвящена изучению системы исторического образования и исторической науки в рамках сибирского научно-образовательного комплекса второй половины 1920-х – первой половины 1950-х гг. Период сталинизма в истории нашей страны характеризуется определенной дихотомией. С одной стороны, это время диктатуры коммунистической партии во всех сферах жизни советского общества, политических репрессий и идеологических кампаний. С другой стороны, именно в эти годы были заложены базовые институциональные основы развития исторического образования, исторической науки, принципов взаимоотношения исторического сообщества с государством, которые определили это развитие на десятилетия вперед, в том числе сохранившись во многих чертах и до сегодняшнего времени.


Технологии против Человека. Как мы будем жить, любить и думать в следующие 50 лет?

Эксперты пророчат, что следующие 50 лет будут определяться взаимоотношениями людей и технологий. Грядущие изобретения, несомненно, изменят нашу жизнь, вопрос состоит в том, до какой степени? Чего мы ждем от новых технологий и что хотим получить с их помощью? Как они изменят сферу медиа, экономику, здравоохранение, образование и нашу повседневную жизнь в целом? Ричард Уотсон призывает задуматься о современном обществе и представить, какой мир мы хотим создать в будущем. Он доступно и интересно исследует возможное влияние технологий на все сферы нашей жизни.


Люди и собаки

Книга французского исследователя посвящена взаимоотношениям человека и собаки. По мнению автора, собака — животное уникальное, ее изучение зачастую может дать гораздо больше знаний о человеке, нежели научные изыскания в области дисциплин сугубо гуманитарных. Автор проблематизирует целый ряд вопросов, ответы на которые привычно кажутся само собой разумеющимися: особенности эволюционного происхождения вида, стратегии одомашнивания и/или самостоятельная адаптация собаки к условиям жизни в одной нише с человеком и т. д.


Чаадаевское дело. Идеология, риторика и государственная власть в николаевской России

Для русской интеллектуальной истории «Философические письма» Петра Чаадаева и сама фигура автора имеют первостепенное значение. Официально объявленный умалишенным за свои идеи, Чаадаев пользуется репутацией одного из самых известных и востребованных отечественных философов, которого исследователи то объявляют отцом-основателем западничества с его критическим взглядом на настоящее и будущее России, то прочат славу пророка славянофильства с его верой в грядущее величие страны. Но что если взглянуть на эти тексты и самого Чаадаева иначе? Глубоко погружаясь в интеллектуальную жизнь 1830-х годов, М.


Моцарт. К социологии одного гения

В своем последнем бестселлере Норберт Элиас на глазах завороженных читателей превращает фундаментальную науку в высокое искусство. Классик немецкой социологии изображает Моцарта не только музыкальным гением, но и человеком, вовлеченным в социальное взаимодействие в эпоху драматических перемен, причем человеком отнюдь не самым успешным. Элиас приземляет расхожие представления о творческом таланте Моцарта и показывает его с неожиданной стороны — как композитора, стремившегося контролировать свои страсти и занять достойное место в профессиональной иерархии.


Появление героя

Книга посвящена истории русской эмоциональной культуры конца XVIII – начала XIX века: времени конкуренции двора, масонских лож и литературы за монополию на «символические образы чувств», которые образованный и европеизированный русский человек должен был воспроизводить в своем внутреннем обиходе. В фокусе исследования – история любви и смерти Андрея Ивановича Тургенева (1781–1803), автора исповедального дневника, одаренного поэта, своего рода «пилотного экземпляра» человека романтической эпохи, не сумевшего привести свою жизнь и свою личность в соответствие с образцами, на которых он был воспитан.