Судный день - [23]

Воцарилась тишина.

Внезапно я вздрогнул: в трактире раздался громкий пронзительный звон, похожий на звон церковного колокола. Казалось, звон заполнил всю мою голову и она вот-вот разлетится на куски. Стены затряслись, а звук наконец медленно стих. Судный день пробил!

Я замер от ужаса и уставился на часы на стене – именно оттуда шел этот звук. Однако ничего больше не происходило. Часы ударили лишь один раз и умолкли. Теперь до меня доносилось лишь тихое ровное тиканье. Похоже, остальные вообще ничего не заметили, и я попытался успокоиться и посмотрел на Томаса.

Казалось, тот был полностью погружен в собственные мысли, но переводил взгляд из-под полуопущенных век с плотника на священника. Пастор Якоб с явным недоверием посмотрел на трактирщика, вновь открыл Писание и углубился в чтение. На плотника речь фон Хамборка произвела сильнейшее впечатление: он стал бледен, будто выстиранная простыня, и в ужасе вглядывался в книгу, что была в руках у трактирщика. По его массивному лбу потекли струйки пота.

– Почему вы в этом так уверены, фон Хамборк? – повернувшись к трактирщику, спросил Томас с такой добротой, будто обращался к ребенку.

Фон Хамборк медленно открыл книгу, дрожащими руками достал оттуда лист бумаги и проговорил:

– Вот что написано в седьмом катрене одиннадцатой центурии.

Зловещий змей предаст готическое время,

Пселлов д’Амант навеет стужу,

До марта все, обуянные паникой, умрут,

Ты четкам свой вопрос задай – они дадут ответ.

Фон Хамборк захлопнул книгу и прикрыл глаза, ожидая, что мы скажем на это.

– Селлов Дамант? Это еще что такое? – спросил Томас.

– В трактате Михаила Пселла “О демонах” написано, что именем д’Амант называют демона. Само слово “демон” Нострдам не использовал, опасаясь, что Церковь обвинит его в колдовстве.

– Я слышал про этого Нострадамуса, – заявил священник с неприкрытой издевкой в голосе, – он утверждал, что придет день, когда человек ступит на луну! Неслыханная глупость! – Пастор тихо рассмеялся, хотя глаза его смотрели серьезно. – Кто поверит подобному глупцу? Но хуже всего другое: он полагал, что разгадал замысел Творца. Он думал, что предвидит события дня грядущего! – От негодования голос у священника сорвался, и тот умолк и перевел дыхание, оглядывая горящим взглядом скрюченную фигуру трактирщика. – Никто, НИКТО, кроме Господа нашего, не знает, что принесет нам завтрашний день!

Томас внимательно выслушал тираду священника, но, очевидно, его она испугала меньше, чем всех остальных.

– Я знаю, что этот Нострадамус предсказал великий пожар в Лондоне в шестьдесят шестом. И свержение и казнь короля Карла Первого в тысяча шестьсот сорок девятом. – Томас взглянул на трактирщика, и тот благодарно кивнул – с этой стороны поддержки он явно не ждал. – Но я не понимаю, – продолжал Томас, – как из той центурии, которую вы зачитали, понять, что скоро грядет Судный день. Разве пророчества Нострадамуса не относятся ко времени, которое наступит через несколько сот лет?

Фон Хамборк собрался было ответить, когда раздался громкий крик:

– ХЕРБЕРТ! Херберт, ты нужен мне! Куда ты подевался?

Женщина, которую вчера мы обнаружили без сознания и уложили в постель, теперь стояла на пороге, одетая в ночную сорочку, камисоль и ночной чепец. Она была живее всех живых и смотрела на мужа еще более сердито, чем прежде священник. Когда она обвела взглядом сидевших за столом, то даже пастор Якоб отвел глаза.

– Вам лучше? – Встав с лавки и любезно улыбнувшись, Томас подошел к госпоже Хамборк.

– Это вы меня обследовали? Херберт рассказывал о вас. – Голос у нее оказался резким. Она внимательно с головы до ног оглядела грузную фигуру профессора, и тот, видимо, показался ей человеком достойным.

– Профессор Томас Буберг к вашим услугам. – Томас поклонился и поцеловал любезно протянутую ему руку. – Я имел честь оказать вам помощь, когда вы почувствовали недомогание, и прописал вам покой и отдых. Как я вижу, вы последовали моим указаниям. Надо сказать, вы выглядите намного лучше, но если позволите, то я хотел бы притронуться к вашему лбу. Окажите любезность, присядьте. – Томас довел женщину до лавки и усадил возле мужа, после чего торжественно поднял ее руку и пощупал пульс, рассеянно глядя в окно.

Его губы шевелились, будто он обсуждал диагноз сам с собой. Затем он потрогал ее лоб, потом тыльной стороной руки притронулся к щекам, заглянул ей в глаза, оттянув нижнее веко, изучил оттенок глазного яблока и наконец попросил высунуть язык, чтобы посмотреть, какого цвета налет на языке.

– Рекомендую лечь в постель до ужина, овощи с хлебом на ужин, никакой говядины, можно курицу или рыбу, – а потом поменьше находиться в одиночестве. Потрясение, которому вы подверглись вчера, не следует прятать в себе – нужно переживать его, находясь среди других людей. Иначе может возникнуть склонность к запорам и всяческим иным недомоганиям.

Господин и госпожа Хамборк внимали каждому слову профессора, и я почувствовал гордость и стыд. Гордость оттого, что мой учитель знает и умеет так много, и смущение, оттого, что он играет подобным образом на доверии окружающих. Однако я также знал, что Томас никогда не станет смеяться над теми, чьими чувствами он подобным образом манипулирует. А вечером, когда мы вспоминали всё произошедшее за ужином, он сказал мне: