Судебная петля: Секретная история политических процессов на Западе - [298]

16 октября 1946 г. приговоренные к смерти главари гитлеровской Германии были казнены. Часть подсудимых трибунал приговорил к длительному или пожизненному тюремному заключению. На Нюрнбергском процессе был вскрыт подлинный характер всей кровавой политики фашизма, доказана преступность нацистской партии, гестапо, эсэсовцев, штурмовиков. Членство в этих организациях по решению Международного трибунала уже само по себе было объявлено преступлением, наказание за которое является правом и обязанностью судебных органов любого государства.

Суд над главными японскими военными преступниками, проходивший после окончания второй мировой войны, явился прямым продолжением Нюрнбергского процесса.

В послевоенные годы проходили суды над предателями Родины, коллаборационистами — приспешниками фашистских оккупантов и соучастниками кровавых расправ, которые творились захватчиками. Суды над изменниками проходили едва ли не во всех западноевропейских государствах, освобожденных от фашистской оккупации. Внутриполитическая обстановка, сложившаяся в этих странах после освобождения, наложила свой отпечаток на ход этих процессов и исход большинства из них.

Процессы над коллаборационистами были одной из тех мер, на которые пошла буржуазия, уступая нажиму со стороны народных масс. Правда, при этом реакция спасла от преследования большинство преступников, являющихся соучастниками злодеяний гитлеровских оккупантов.

Многообразие мотивов проведения политических процессов возрастало по мере того, как увеличивалось разнообразие форм, методов, оттенков, запутанных перипетий политической борьбы внутри буржуазных стран и на международной арене. Новейшая история знает и стремление различных фракций правящего класса с помощью судебных процессов переложить на одну из них или на отдельных лиц вину за совместно осуществленное национальное предательство, и попытки таким путем доказать разрыв с фашистским прошлым, спасая при этом от ответственности главных преступников (процессы над нацистами в ФРГ), и желание «судебным путем» «переписать» в свою пользу недавнюю историю, обосновать свою империалистическую политику в отношении той или иной страны и т. д. Известны также многочисленные случаи попыток замаскировать истинную суть политического процесса или даже отрицать его политический характер, придав ему вид уголовного дела (процессы, связанные с политическими убийствами в США, начиная с 1963 г.). Бывали процессы, инсценированные с пропагандистскими целями, суды, во время которых скрывалась связь обвиняемых с заграницей, и суды, когда измышлялась такая связь. Нередко многие цели переплетались при проведении процессов.

Надо всегда учитывать большую роль, сыгранную в фабрикации процессов политической полицией. И дело здесь вовсе не в моральных и деловых качествах полицейских, как это утверждают отдельные западные историки. Во-первых, комплектование полиции и ее действия определяются социальным строем и общественной атмосферой в стране, господствующей системой идейных ценностей и ориентировок поведения. А во-вторых (это признают и некоторые новейшие западные исследователи), моральный облик личного состава полиции мало влияет на ее реальную роль в жизни общества. Казалось, что полиция Веймарской республики в Германии 1919–1932 гг. обладала множеством «положительных» качеств — высокой профессиональной подготовкой, относительной независимостью от местных политиканов, меньшей степенью продажности, чем полиция в других западных странах, и т. п. На практике же полицейские стали активным орудием сил, расчищавших нацистским преступникам путь, и после прихода Гитлера к власти в своем подавляющем большинстве перешли в карательные органы нацистской диктатуры. Например, из 100 гестаповцев Кобленца только 10–15 не служили в полиции веймарской Германии[790].

На течение политического процесса оказывали большое, порой решающее влияние различные факторы: считали ли судебные власти необходимым придерживаться (хотя бы формально) требований существующей законности, или она отбрасывалась, как только становилась помехой для достижения цели процесса. Другими словами, шла ли речь о действительном процессе или только об инсценировке судебного разбирательства? Существовала ли в стране (или за рубежом) явная или тайная оппозиция, способная спутать карты организаторов процесса? С этим обычно бывало тесно связано и другое важнейшее обстоятельство: являлся ли подсудимый уже заранее сломленной жертвой, послушно играющей отведенную ему роль на суде, или активным противником, стремящимся так или иначе воспрепятствовать тому течению судебного следствия, которое было заранее намечено обвинением; насколько осведомлены и правдивы были свидетели, допущенные на суд.

Только комбинация всех этих факторов, окрашенных спецификой идеологии эпохи, особенностями сложившейся обстановки, создает общий облик судебной драмы, определяет ее основные контуры, общественный смысл, политические результаты и нравственные итоги. Однако, как общее правило, процесс должен был в большей или меньшей мере не устанавливать, а скрывать истину. Об этом неопровержимо свидетельствует история политических процессов.