Судьбы великих - [5]
Почему же социализм пришелся по душе россиянам? По Достоевскому, он возник как поправка к христианству «и улучшение последнего, сообразно веку и цивилизации», поэтому захватил «сердца и умы многих во имя какого-то великодушия». И стало: вместо креста — пятиконечная звезда; вместо Христа — Ленин, Сталин и так далее… Действительно, марксизм в России был воспринят как новая религия, и не только простым народом. В 1922 году Ленин писал о членах Политбюро как о большевиках, не разбирающихся в марксизме.
Не обошлось здесь и без гордыни человеческой. «Злой дух, — писал Федор Михайлович, — несет с собою страстную веру, а, стало быть, действует не одним параличом отрицания и соблазном самых положительных обещаний: он несет новую антихристианскую веру, стало быть, новые нравственные начала обществу, уверяет, что в силах выстроить весь мир заново, сделать всех равными и счастливыми и уже навеки закончить Вавилонскую башню, положить последний замковый камень ее. Между поклонниками этой веры есть люди самой высшей интеллигенции; веруют в нее тоже все «малые и сирые», трудящиеся и обремененные, уставшие ожидать Царствия Христова; все отверженные от благ земных, все неимущие…» И еще: «Раз отвергнув Христа, ум человеческий может дойти до удивительных результатов».
Как и все русские пророки, Федор Михайлович выделял Россию из общего ряда. Исследователь творчества Достоевского Карен Степанян по поводу отношений Европы и России так прокомментировал написанное классиком: «Достоевский надеялся, что торжество материального начала и приход «злого духа» осуществится на Западе, что русский народ устоит перед разрушительным действием этих процессов. Слияние сословий совершается и свершится у нас «мирно», ибо, «если и есть разногласия, то они только внешние, временные, случайные, легко устранимые и не имеющие корней в почве нашей… Лишь Россия заключает в себе начало разрешить всеевропейский роковой вопрос низшей братии без боя и без крови, без ненависти и зла…»» Достоевский предвидел будущее развитие исторических процессов: произойдет серия кровавых катаклизмов, которая охватит всю Европу. «Но никогда, может быть, — пишет Достоевский, — Европа не была ближе именно к такому перевороту и переделке территорий, как в наше время… Тогда все рухнет об Россию, тогда мы должны быть целы и выставить православие».
Глава 4
ИСКУШЕНИЕ ГОГОЛЯ
Осознание ответственности таланта за собственное предназначение привело Николая Васильевича Гоголя к убеждению, что ему дано смотреть на людские пороки и достоинства свыше, и его гений обязан реализовать все это в слове.
Гоголь как величина в представлении не нуждается. С его творчеством нас знакомят еще в школе. Пушкин настолько ценил Николая Васильевича, что подарил ему сюжет «Ревизора» и идею «Мертвых душ». Булгаков почитал его за учителя. И, вероятно, не найдется ни одного человека в России, который относился бы к Гоголю равнодушно.
Но, как и любую звезду, Гоголя даже после смерти «достают» поклонники: они ухитряются покопаться в его могиле, чтобы разглядеть, не содрана ли обшивка с гроба, не похоронили ли писателя живьем: лежит ли его скелет ровно или повернут набок. А кто-то и вовсе, говорят, выкрал из захоронения череп гения.
Но не только останки Гоголя не дают покоя его «почитателям»: они пытаются перекроить его мировоззрение, «подправив» «Тараса Бульбу», осовременив постановки его пьес до такой степени, что авторство становится неузнаваемым, ну и так далее.
Прошло больше 150 лет со дня смерти Гоголя, а страсти вокруг его личности, его судьбы и его произведений все не утихают. Словно сами силы тьмы борются за его имя, напоминая нам о себе.
Даже с учетом того времени, в котором жил Гоголь (1809–1852), к вере он относился странно, испытывал мучительный страх перед загробным миром и пытался избыть этот страх словом, создав «Пропавшую грамоту», «Вия», «Майскую ночь, или Утопленницу», «Сорочинскую ярмарку» и другие подобные произведения.
Гоголь был первым ребенком в семье, а всего в ней родились шесть мальчиков и шесть девочек. Выжили немногие, что матерью Коли, Марией Ивановной, естественно, сильно переживалось.
В роду Гоголя были православные священники, Мария Ивановна же отличалась скорее языческим мироощущением, основанным на «чудесах» и инфернальных страхах. В письме Гоголя к матери 1833 года есть такие строки: «…Один раз, — я живо, как теперь, помню этот случай, — я просил вас рассказать мне о Страшном суде, и вы мне, ребенку, так хорошо, так понятно, так трогательно рассказали о тех благах, которые ожидают людей за добродетельную жизнь, и так разительно, так страшно описали муки грешников, что это потрясло и разбудило во мне чувствительность, это заронило и произвело впоследствии во мне самые высокие мысли». Так что, можно сказать, благодаря именно матери в маленьком Коле начали бродить смутные ощущения чудесного и возвышенного и желания реализовать их на бумаге.
Однако было в его детстве и немало самых серьезных страхов. Гоголь вспоминает один случай из собственной жизни: «Было мне лет пять. Я сидел один в Васильевке. Отец и мать ушли… Спускались сумерки. Я прижался к уголку дивана и среди полной тишины прислушивался к стуку длинного маятника старинных стенных часов. В ушах шумело, что-то надвигалось и уходило куда-то. Верите ли, мне тогда уже казалось, что стук маятника был стуком времени, уходящего в вечность. Вдруг слабое мяуканье кошки нарушило тяготивший меня покой. Я видел, как она, мяукая, осторожно кралась ко мне. Я никогда не забуду, как она шла, потягиваясь, а мягкие лапы слабо постукивали о половицы когтями, и зеленые глаза искрились недобрым светом. Мне стало жутко. Я вскарабкался на диван и прижался к стене. «Киса, киса», — пробормотал я и, желая ободрить себя, соскочил и, схвативши кошку, легко отдавшуюся мне в руки, побежал в сад, где бросил ее в пруд и несколько раз, когда она старалась выплыть и выйти на берег, отталкивал ее шестом. Мне было страшно, я дрожал, а в то же время чувствовал какое-то удовлетворение, может быть, месть за то, что она меня испугала. Но когда она утонула, и последние круги на воде разбежались, водворились полный покой и тишина, мне вдруг стало ужасно жалко «кисы». Я почувствовал угрызения совести. Мне казалось, что я утопил человека. Я страшно плакал и успокоился только тогда, когда отец, которому я признался в поступке своем, меня высек».
