Судьбы солдатские - [4]

Медали уже давно лежали в заветном мешочке, но Трофим достал их, протянул брату.

Тот каждую из них подержал в руках, то поднося к глазам, то разглядывая на расстоянии. Потом спросил:

— За что тебе их пожаловали?

— Одну за «языка», вторую за то, что танк подбил.

— За танк, конечно, могли бы и орден дать.

Сказав это, Дмитрий хотел похвалить брата, но тот вдруг нахмурился, почти вырвал у него из рук медали, укрыл в заветном мешочке и лишь тогда заявил непререкаемо:

— Если хочешь знать, то иной «язык» во много раз подороже любого танка будет… И вообще: любая награда — всегда награда. И не солдатское это дело обсуждать, мала или велика она.

Какое-то время помолчали: один — давая улечься раздражению, другой — раскаиваясь в сказанном. Дмитрий даже подумал, что так, молча, Трофим и поднимется: уйдет к своим фронтовым товарищам, но тот заговорил, чувствовалось — о наболевшем, о чем давно и, может быть, сто раз передумано:

— Грамоты общей у меня маловато, потому, может, и не очень складно скажу, но ты, Митька, постарайся саму суть схватить… Наш солдат, он кто? Воин, который за родной народ в любой момент и жизнь свою отдать может. А на пехоту-матушку, если хочешь знать, все самое тяжкое возложено. Так и сам Флегонт Иванович считает, а у него мозги — не чета нашим… Помнишь, мы всей родней нашему Матвею дом рубили? Каждый, как только мог, с полной отдачей сил трудился, как только мог, ему порученное хорошо делал. Так вот, и солдат на фронте — вроде бы того семейного дела участник. Пусть его работа иной раз со стороны вроде бы и не очень видна кое-кому, только без нее нашему народу никак не обойтись. Возьмем, к примеру, наш полк. Нет у него ни звания почетного, ни орденов на знамени. Почему так? Видать, еще не пришел час его большой боевой славы. Но командование и сейчас силу его знает, беда как высоко ценит. Потому и посылает на такие участки фронта, где другой, поди, и дрогнет, самую малую слабинку допустит… Возьми нашего Егорыча, что на нарах рядом со мной лежит. Пожилой такой, усы сосульками свисают… Он гражданскую прошел, этой войны уже третий год разменивает, а на грудь нацепить только и может значки ГСО и ПВХО. Вот так-то, а ты говоришь — мне орден положен… Приглядись к Егорычу, крепко приглядись и тогда обязательно увидишь, что дело ратное он куда как добро знает, исполняет его — можно ли лучше?.. Вот я и мыслю, что это самое главное для любого нашего солдата. Так-то, Митенька…

Высказался брат несколько путано, однако Дмитрий понял и запомнил: солдату воевать, а не о наградах думать надо; наиглавнейшая солдатская задача — точно выполнить любой приказ своего командира.

— И еще одно, Митька, тебе сказать я просто обязан, — неожиданно продолжил Трофим, вставая. — В первом бою на тебя обязательно страх навалится. Может, еще и перед боем, может, во втором и даже третьем объявится. И спорить со мной не моги: я и мои братья-фронтовики уже прошли через это. Навалится на тебя страх, а ты в ответ — на него, да еще большей силой!.. И думать не смей, чтобы ему хотя бы и самую малость уступить: засосет с головой… Я-то рядом буду с тобой, так что и поддержку в любой момент окажу, и в ухо могу заехать. По-братски. Если большего не схлопочешь.

Поздним вечером, наговорившись и накурившись вдоволь, стали укладываться на ночлег. Тут Егорыч, тот самый усач, про которого Трофим упоминал днем, вдруг чертыхнулся и сказал, словно отрубил:

— Духотища в этом закутке — дохнуть человеку невозможно. Эй, Митрий, кочуй сюда, а я поближе к воздуху обоснуюсь.

Перебрался Дмитрий к брату, нечаянно коснулся рукой его плеча — будто в детство окунулся, когда они, все три брата, спали рядком и на полу…

Трофим скоро стал тихонько похрапывать. И вообще все в землянке, казалось, спали спокойно. Будто не в прифронтовой полосе, а в доме отдыха находились!

А вот у Дмитрия сна ни в одном глазу. Неужели потому, что напряженно вслушивается в каждый артиллерийский залп, стараясь не упустить тот момент, когда они начнут приближаться?

Уснул только под утро, прижавшись к спине Трофима и окончательно решив, что пусть кровь из носа ручьями хлещет, но он, Дмитрий, обязательно осилит свой страх, если тот заявится.

Орудия с короткими паузами всю ночь долбили фашистские позиции. И наблюдатели, торчащие в окопах, безошибочно определили, что завтра наши опять попрут вперед, что сегодняшняя ночь, очень даже возможно, и последняя, которая дана полку на отдых.

3

День прошел в обычных занятиях по боевой подготовке, а едва стемнело, роту подняли по боевой тревоге, и через считанные минуты, превратившись в короткие людские цепочки, она, вроде бы и не очень торопливо, пошла на запад, туда, где с раннего утра особенно яростно грохотали пушки.

Дмитрий замыкал цепочку отделения. Перед его глазами все время маячила спина Егорыча. Такая обычная, мужицкая. Только в вылинявшей от многих стирок гимнастерке и перерезанная шинельной скаткой.

Слева и справа, спереди и сзади тоже шли отделения, из которых слагались взводы, роты, батальоны и полк. Лишь изредка слышался неспешный спокойный говор. И Дмитрия крайне удивило, что в голосах людей, во всем этом движении массы солдат, приказом посланных в скорый бой, не улавливалось и малой тревоги; невольно вспомнилось, что, так же деловито вели себя его земляки, когда он в их потоке шел к проходной заводика.