Судьбы Серапионов - [8]
Другие мемуаристы утверждают, что название предложил Каверин (внутренняя мотивация ясная: он был самым горячим поклонником Гофмана и его ранняя проза гофмановской близка). Шкловский пишет об этом предположительно, перечисляя всех Серапионов: «Был Вениамин Каверин — романтик, он, вероятно, и нашел слово „серапионы“. Тогда писал он условные, очень изобретательные рассказы»[60]. Н. Чуковский говорит об этом совершенно определенно: «Название „Серапионовы братья“ предложил Каверин. Он в то время был пламенным поклонником Гофмана. Его поддержали Лунц и Груздев. Остальные относились к этому названию холодно. Многие, в том числе и я, даже не знали Гофмановой книги, носящей такое название»[61]. Полонская придерживается версии, что автор названия — Лунц: «Когда Лева Лунц предложил назвать наше объединение „Серапионовским братством“, мы все ухватились за слово братство и даже не подумали о пустыннике Серапионе»[62] (Полонская исходит, скорей всего, из того, что Лунц был автором самой знаменитой статьи о Серапионах; в её словах тоже слышится оправдание перед заклеймившим название т. Ждановым).
Между тем, еще в 1924 году, когда название никого не пугало и, конечно, все помнили, кто его предложил, так что врать было бесполезно, Слонимский написал в предназначенной для публикации автобиографии: «Название „Серапионовы братья“ предложено мной, но Гофман — отнюдь не любимый мой писатель»[63]. Не верить этому признанию нет никаких оснований; оно и объясняет столь тщательное старание позднего Слонимского «отвести от себя удар».
То, что Лунц воспринял название группы нешуточно, как и программу гофмановских рассказчиков, перенося её в жизнь питерского сообщества — несомненно, и это видно из текста его знаменитой статьи «Почему мы Серапионовы Братья» (см. приложение I). То, что Каверин долго и столь же последовательно, как Лунц, отстаивал лозунги гофмановских «братьев» — тоже несомненно. Если для части Серапионов совпадение идеи их собраний (читать и обсуждать вновь написанное сообща) с внешним сюжетом книги Гофмана (шесть рассказчиков еженедельно собираются, читая новый рассказ и обсуждая его) было достаточно, чтобы согласиться принять название «Серапионовы Братья», то для Лунца, Каверина и, возможно, поначалу Слонимского в провозглашенных гофмановскими «братьями» лозунгах скрывалась программа, которой они хотели бы следовать.
Конечно, был для молодых Серапионов в гофмановском названии и элемент игры, но собираясь и читая друг другу новые рассказы, они не «играли» в гофмановских «братьев» — литература была для них главным делом жизни, делом всерьез.
Теперь о прозвищах Братьев. Использовались они в обиходе недолгое время, не у всех были и не все запомнились. Возникли они, возможно, по некоей аналогии с именами гофмановских рассказчиков, воспринимавшимися литературно. Именно в прозвищах в наибольшей степени проявился элемент первоначальной игры — не без участия А. М. Ремизова, который давал некоторым Братьям и свои собственные клички. Прозвища Братьев, разумеется, не случайны, обоснованны, как правило, поведенчески и довольно естественны.
Вот они:
Лунц — Брат-Скоморох,
Груздев — Брат-Настоятель,
Слонимский — Брат-Виночерпий,
Зощенко — Брат-Мечник (все считали Зощенко Братом без прозвища, но Ремизов приводит такое[64]),
Никитин — Брат-Ритор (видимо, в начале звался Брат-Канонарх[65], а затем активно проявленная страсть выступать привела к замене прозвища; Каверин в речи 1929 года называет его также: Брат-Летописец[66] — возможно, это раннее прозвище, основанное на распределении обязанностей Братьев),
Шкловский — Брат-Скандалист (Ремизов приводит также прозвище Брат-Броневик, поясняя: «прущий напролом и напоперек»[67]),
Иванов — Брат-Алеут,
Познер — Младший Брат,
Каверин — Брат-Алхимик,
Федин — Брат-Привратник (и еще Брат-Ключарь — оба только в заметке Ремизова[68]),
Тихонов — Брат-Половчанин (только у Ремизова[69]).
Собрания Серапионов, включая празднования их годовщин, были открытыми (кроме редких моментов выбора новых Братьев, тогда несерапионы удалялись) — гости и «гостишки» приходили на них постоянно и запросто.
