Судьбы разведчиков. Мои кембриджские друзья - [11]

Прошло несколько недель напряженной работы, и вот, наконец, я получил первое задание на перевод документа. Это было сообщение одного из наших лондонских агентов. Теперь я уже забыл, о чем там шла речь, потому что дальше пошел один перевод за другим. Я работал как автомат, зачастую не понимая, какое значение имеет донесение. Кроме того мне приходилось много заниматься технической работой. Я подшивал документы, подклеивал ярлычок, который затем подписывал мой начальник, так как в то время моя подпись не имела никакого значения. Затем меня стали посылать в архив, чтобы найти тот или иной понадобившийся документ и перевести его для начальника английского отделения. Эта механическая, чисто бюрократическая работа была утомительна до умопомрачения.

Позже, когда я завоевал доверие начальства, мне поручили классифицировать вновь прибывающую информацию из нашей лондонской резидентуры. Я переводил ее, а затем передавал по назначению. Я быстро научился определять те документы, которые заслуживали особого внимания, и передавал их только своему непосредственному начальнику. Это были главным образом донесения, касающиеся внутренней и внешней политики Англии, исследований в области атомной энергии, военной экономики и взаимоотношений Англии с другими странами. Все эти вопросы были особенно важны для Сталина, который прекрасно знал, что британский премьер-министр Уинстон Черчилль лгал, когда жаловался ему на то, что у союзников якобы мало живой силы и боеприпасов. Основываясь на донесениях разведки, Сталин прекрасно знал, что у англо-американских союзников ресурсов достаточно, и мог с большей или меньшей точностью определить, какую реальную помощь союзники могли предоставить. Моих начальников, чье доверие ко мне росло, стали вполне удовлетворять мои первые аналитические справки и переводы ответственных текстов.

Мне в сущности повезло: я учился искусству разведки не в какой-нибудь школе, не теоретически, а на практике при исключительных обстоятельствах. Хотя мне в какой-то мере помогали сослуживцы своими советами и наставлениями, но больше всего я обязан моему первому начальнику Иосифу Львовичу Когену. Будучи старше меня примерно лет на десять, он пришел в НКВД с дипломатической работы и был чрезвычайно компетентен, методичен, осторожен, а самое главное — человечен.

Не надо забывать, что я провинциал. У меня не было в Москве ни родных, ни знакомых. Жил я в общежитии школы переводчиков, из которого меня очень скоро выселили на том основании, что комнаты там нужны для слушателей. А я уже служил в наркомате. Жить в каком-нибудь рабочем общежитии, — а альтернативы тогда не было, — мне не хотелось. Выручил Коген, который сам предложил найти мне жилье. Этим простым проявлением заботы обо мне Коген полностью завоевал мое расположение. Он же и обучил меня основам работы оперативного агента. Я постепенно стал чувствовать себя увереннее и уже не сомневался, что справлюсь с порученным мне делом. Коген, в частности, заставлял меня тщательно переваривать поступающую информацию, несмотря на то, что при первом прочтении она могла показаться маловажной. Я научился писать ясно, кратко и точно, так, чтобы тот сотрудник, который получит мою справку, мог сразу же понять, что я имею в виду. Проверяя мои первые тексты, Коген иногда вежливо намекал, что я проглядел тот или иной важный пункт информации.

Не могу сказать, что мы стали большими друзьями, ведь разница между нами была огромна. Он родился в интеллигентной семье, а я, как у нас говорили, принадлежал к «рабочей интеллигенции». По широкому кругу вопросов мы сходились далеко не во всем, и все же я могу с уверенностью сказать, что если бы не Коген, я никогда не стал бы опытным разведчиком.

Читая донесения наших агентов, я начал воспринимать их как близких людей. Я узнавал их достоинства и недостатки, догадывался об опасениях и тревогах. Их образы реально стояли передо мной.

Материалы на микропленках или конспекты говорили мне теперь о многом. Я уже мог точно сказать, когда агент говорит неправду, когда хочет уйти от ответственности или приписать себе заслугу в вербовке нового агента. В Южной Африке, например, у нас был очень старательный, даже чересчур активный агент, неутомимо вербовавший новичков. Он осыпал нас, как из рога изобилия, информацией, совершенно бесполезной, например, об отношениях между чернокожими и африканерами или различными племенами. Ему было известно абсолютно все о националистических группах, финансирующих эти племена, и от чьего имени они действовали. В нашей борьбе с немецкими фашистами этот материал не мог оказаться для нас сколько-нибудь полезным, но мы не стали останавливать агента. Изучая его сообщения, я чувствовал, что они для него составляют всю суть жизни.

Однако вся эта бюрократическая, как мне казалось, работа, в то время, когда происходила жестокая борьба с фашизмом, когда мои ровесники сражались на фронте, не приносила мне достаточного удовлетворения. Но не понадобилось много времени, чтобы понять: эта практическая подготовка дала мне возможность выйти на новый этап деятельности, позволившей с полной отдачей служить своей родине.