Судьбы и фурии - [79]

Такой звук, словно к тебе приближаются крошечные щелкающие ножницы.

Не самое подходящее время, чтобы оценивать его ошеломляющую красоту, но уже поздно, вот, наконец, и он.

Разрыв.

Фурии

1

ОДНАЖДЫ, прогуливаясь по деревеньке, где они когда-то были так счастливы, Матильда услышала позади себя машину. В салоне были какие-то парни.

Они выкрикивали в ее адрес непристойности. Предлагали разные способы им отсосать. Рассказывали, что бы сделали с ее задом.

Шок странным образом превратился в тепло, как если бы она опрокинула стакан виски.

А это правда, подумала она, задница у меня до сих пор прекрасна.

Но когда машина приблизилась достаточно, чтобы можно было рассмотреть ее лицо, мальчишки разом побледнели, прибавили скорость и машина исчезла.

Матильда снова вспомнила об этом случае, когда на улице Бостона услышала, как кто-то зовет ее по имени.

К ней спешила какая-то маленькая женщина. Матильда никак не могла ее вспомнить. Глаза у нее были влажные, а вокруг головы развевались рыжеватые волосы. Она выглядела такой мягкой, что Матильда без труда узнала типичную мамашу. Ей сразу представились четыре девочки в одежде от Лилли Пулитцер, сидящие дома под присмотром иностранной няньки.

Незнакомка остановилась футах в пяти от Матильды и вскрикнула.

Матильда коснулась щек.

– Я знаю, – сказала она. – Я сильно постарела с тех пор, как мой муж… – Она не смогла закончить.

– Нет, – возразила женщина. – Ты все еще элегантна. Просто… ты выглядишь такой злой, Матильда.

Позже Матильда ее вспомнила. Это была Бриджит, девушка из ее университетской группы. Вместе с осознанием ее кольнул странный шип угрызений совести. Правда, теперь она не могла понять, почему чувствует вину перед ней.

Повисла пауза. Она изучала вальс синичек на дорожке, разглядывала брызги солнца в пляшущей листве деревьев. Когда подняла взгляд, женщина отступила на пару шагов.

Очень медленно Матильда ответила:

– Да, я злюсь. Конечно, злюсь. И не вижу смысла это скрывать.

И она склонила голову, чувствуя, как наваливается тяжесть.

МНОГО-МНОГО ЛЕТ спустя, когда она, старая и сморщенная, будет мирно лежать в теплой, фарфоровой ванне, стоящей на львиных лапах, а ее утиные ноги будут отражаться в воде, к ней придет осознание того, что всю ее жизнь можно изобразить как один большой крест. Впервые после того жуткого момента в далеком детстве ее жизнь вновь сузилась до красной точки, уже в среднем возрасте.

И затем взорвалась.

Она шире расставила ноги, чтобы они не соприкасались, и отражение сделало то же самое.

И теперь, после этого взрыва, ее жизнь вывернулась наизнанку, точно буква «Х», обретя форму равную и противоположную тому, что было до.

[Наша Матильда сложна и сшита из противоречий.]

Теперь ее жизнь сужалась и расширялась вокруг пустого пространства.

КОГДА ИМ ОБОИМ ИСПОЛНИЛОСЬ сорок шесть лет, супруг Матильды, известный драматург Ланселот Саттервайт, оставил ее.

Его увезли в скорой без всяких сирен.

Хотя, впрочем, не совсем его. Холодное сырое тело, оставшееся вместо него.

Матильда позвонила Рейчел. Та кричала и кричала, а когда смогла взять себя в руки, яростно выпалила:

– Матильда, мы уже едем! Держись, мы едем!

Его тетушка Салли как раз путешествовала по миру и не оставила телефон, так что Матильда позвонила ее адвокату.

Примерно через минуту после того как Матильда положила трубку, раздался звонок из Бирмы.

Салли сказала:

– Матильда. Дождись, милая, я уже еду.

Она позвонила лучшему другу мужа.

– Я возьму вертолет, – сказал Чолли. – Скоро буду.

Все они должны были быть скоро, но пока что она была одна. Стояла на валуне в одной из рубашек Лотто и смотрела, как рассвет преломляется в морозном воздухе. Стоять на холодном камне было больно. Что-то снедало ее мужа целый месяц. Он бродил по дому, как привидение, и почти не смотрел на нее. Его поведение напоминало отлив в океане, но ведь за отливом всегда следует прилив?..

Хлопки лопастей стали ближе, поднялся ветер. Матильда не повернулась взглянуть, как вертолет садится, но все равно сжалась под порывами ледяного ветра. Когда шум стих, она услышала голос Чолли на уровне своего локтя.

– Это безумие! – говорил он. – Он же каждый день занимался спортом. Если кто и должен был сдохнуть первым, то такой жиртрест, как я!

– Да, – отозвалась она.

Чолли сделал странное движение, как будто хотел обнять ее. Матильда вспомнила о тепле мужа, которое, казалось бы, впитала собственной кожей, и отстранилась.

– Не надо.

– Не буду, – сказал он.

В воздухе, витающем над лугом, возникло напряжение.

– Когда мы приземлились, я увидел, что ты тут стоишь. Знаешь, ты выглядишь точно как в тот день, когда мы познакомились. Ты тогда казалась такой хрупкой… ты светилась.

– Я чувствую себя очень старой. Древней, – сказала Матильда.

Ей было всего сорок шесть.

– Я знаю, – сказал он.

– Нет, не знаешь. Ты любил его. Но он не был твоим мужем.

– Да, не был. Но у меня была сестра-близнец, Гвенни. Она тоже умерла.

Чолли взглянул в сторону.

– Она покончила с собой в семнадцать.

Его губы затряслись. Матильда коснулась его плеча.

– Не тебе это… – быстро произнес он, и Матильда поняла, что он имеет в виду.

Хоть ее свежее, острое горе и вспороло его старую рану, именно она сейчас нуждалась в утешении, а не он. Матильда уже слышала, как ее скорбь несется на нее, точно грохочущий поезд, но пока ее еще не сбило, у нее было немного времени, чтобы посочувствовать другим. В конце концов, именно это у нее, жены, всегда получалось лучше всего.