Судьбы - [12]

Она казалось вечность сидела там прежде, чем Миранда нашла её.

— Что ты делаешь? — У Миранды была та же загадочная улыбка, которую Коринфия видела столько раз.

— Я…Я просто… просто вышиваю.

— Вышиваешь?

Это было одно из новых слов, что она узнала в Гумании. Продеть нитку в иголку, а затем ткать стежки вперёд и назад до тех пор, пока они не превратятся во что-то прекрасное. Это было лучшее слово, которое она могла подобрать для того, чтобы описать процесс, который всегда был столь природным, подсознательным. Она встала, неожиданно испытав чувство стыда, решаясь объяснить. — Что-то…проходит сквозь меня, когда я здесь. Как полосы красок. Они поднимаются по кончикам пальцев, сплетая всё внутри меня в единое целое. Я чувствую себя…сильнее в этом месте.

— В этом нет ничего неправильного, — нежно сказала Миранда. — Мы берём, затем возвращаем. — Она наклонила кувшин над гроздью жёлтых цветов, высовывающихся из-под земли.

Теперь, когда Коринфия нуждалась в силе, она знала, что могла пойти туда, не стыдясь. Это не питало её так, как в Пираллисе, но по крайней мере, Коринфия могла вышить достаточно энергии для исполнения работы, которой её озадачивали.

Истощение делало её шаги тяжёлыми, пока Коринфия выходила из комнаты и повернула направо, вниз по короткому коридору, что вел к ещё более короткому пролёту крутых ступенек. На лестнице, толстая, деревянная дверь, едва с один фут шириной, распахнулась на бесшумных петлях. Солнце исчезло. Ночное небо было чернильно-синем, а звёзды начинали выплывать из темноты.

Дверь открывалась прямо в маленький сад. Пространство сворачивалось в задней части ротонды, прочь от широких тропинок для туристов и бегунов. Сад был скрыт от посторонних глаз стеной высокой, толстой, живой изгороди, которую Миранда посадила много лет тому назад.

Хотя Коринфия порой слышала голоса поблизости, никто пока что не проложил себе путь через толстую листву, чтобы обнаружить её. По крайней мере, не в то время, пока она находилась там.

Её оазис был мал, возможно пять на пять футов, но он кипел жизнью. Ярко окрашенные цветы переполняли землю, вились по решёткам, разрывались словно изящные песни, звучащие из-под глубоких, длинных трав. Здесь, пахло как в раю — еще одно человеческое понятие, которое Коринфия выучила совсем недавно.

Пахло как в Пираллисе. Этот аромат характеризовал то, кем она когда-то была, кем она снова станет.

Еще одна вещь, за которую она должна благодарить Миранду.

— Привет, — прошептала она и села посреди сада, где было маленькое круглое пространство, достаточно большое, чтобы уместить Коринфию. Она слегка коснулась изысканных цветов своими пальцами и вдохнула опьяняющий запах, вызванный её прикосновением.

Она всего лишь взяла достаточно силы для выживания, и лишь у тех растений, о которых она заботилась.

Кража у природы без возвращения было против всего, во что она верила.

Когда она почувствовала себя лучше, Коринфия собрала лепестки, которые попросила для своих тоников Миранда, поблагодарила растения, затем проскользнула обратно через узкую дверь.

На кухне Миранда сидела за столом, окруженным флаконами и сушёнными листьями. Она поместила что-то между двумя небольшими, плоскими горками и была так увлечена своим заданием, что даже не оглянулась, когда Коринфия положила лепестки рядом с ней.

Тихо, так чтобы не потревожить свою попечительницу от работы, Коринфия направилась в спальню. Она не была очень просторной, возможно с половину главной комнаты, но она ухитрилась сделать её своей собственной. Старая лампа, отделанная кусочками прозрачного, красного материала, располагалась на обветшалом прикроватном столике рядом с ее кроватью. Пол был покрыт причудливой формы клочком ковра. Это должно было быть отвратительным — жёлтый и зелёный и розовый, смешанные вместе — но каким то образом это работало. Коринфия скинула свои туфли и погрузила пальцы ног в плюшевый ковёр.

Она прикрепила старый холст гвоздями к стене над своей кроватью. Она нашла его выброшенным у «Марины», отвергнутым из-за маленькой дырки в материи, и стразу поняла, что сделает с ним. Теперь простая белая ткань была покрыта жирными сине-зелёными завитками вокруг расходящихся из центра жёлтых лучей, которые формировали собой абстрактное небо.

Темная колокольня с острыми концами доминировала в левой стороне холста. Почтовая открытка была прикреплена к стене рядом с самодельной картиной: Ван Гог, звёздная ночь. Рисунок напоминал ей о Пираллисе, где вечные сумерки окрашивали всё в пурпурно-голубой.

Это было грубое изображение, но оно было её, и она любила его не смотря ни на что.

Десять лет назад, когда она открыла глаза и обнаружила себя на незнакомой крыше чуждого ей мира, звёзды над головой были единственной вещью, что она узнавала. Она стояла, одинокая и напуганная, пристально вглядываясь в небо часами, следя за тем, как оно начинало сиять, с помесью очарования и благоговейного страха.

Когда солнце наконец достигло горизонта вспышке света, она взобралась наверх, чтобы укрыться в тёмном, укромном уголке крыши. Она никогда прежде не видела рассвет солнца, за исключением в мраморе. Мир вокруг неё прояснялся до тех пор, пока не становился ослепительным, пока она не заплакала впервые, от ужаса и муки, и ощутила боль тех обжигающих слёз и оскорбительных соплей, попадающих ей в рот: всё это было в новинку. Миранда нашла её там, съёжившуюся в тени целой цистерны воды. Она поговорила с ней, всё объяснила и выманила её из укрытия. Она дала ей очки из черепашьего панциря и спокойно, плавно надела их на её лицо, принося немного утешения и энергии. Вместе, они сидели на солнечном свете и Коринфия украдкой глядела сквозь затемнённые пластиковые линзы на мир, возникающий вокруг неё.