Судьба Тирлинга - [27]

Несколько недель спустя, сразу после пленения Королевы, Хоуэлл принес слух о том, что из Арвата что-то украли. Бандиты Святого отца не знали, что именно, но слышали, что оно хранилось в полированной шкатулке из вишни; именно это и заставило Хоуэлла навострить уши. Люди Ловкача никогда не видели эту шкатулку, но сам он видел, давным-давно, в руках человека, которого он считал своим другом. Держать ее подальше от загребущих рук Роу было первостепенной задачей, но были руки не менее жадные и грязные. Вся Церковь искала священника из Цитадели, отца Тайлера, и вознаграждение за его поимку росло изо дня в день. Если священник из Цитадели забрал корону, то Ловкач не сможет найти ее, если будет прятаться по углам в Арвате. Но вчера он заметил кое-что интересное, а если жизнь его чему и научила, так это тому, что информация лишней не бывает. Незначительные детали, услышанные при случае, могут однажды весьма пригодиться.

И вот перед ним была темноволосая женщина, сидящая на скамье в начале коридора, куда выходили кельи братьев. Ее лицо, похоже, было исполосовано опасной бритвой. Порезы не были зашиты, и лицо женщины словно состояло из лоскутов засохшей крови и воспаленной плоти. Когда Ловкач подошел, она сидела, уставившись в землю.

Хоуэлл ничего не слышал об этой женщине, но Ловкач, покрутившись на кухнях, собрал немало слухов, из которых узнал, что зовут ее Майя, и она была одной из сожительниц Святого отца. Ловкач, который с первого взгляда отмечал способных людей, внимательно следил за тогда еще кардиналом Андерсом годами; у него всегда были женщины, и всегда двое, ни больше, ни меньше. И хоть от паствы их тщательно скрывали, но в самом Арвате их присутствие ни для кого не было тайной. Андерс находил их среди проституток, и отправлял туда же, когда они ему надоедали. Но вот эта, Майя, больше никогда не сможет работать. Как и все прочие сожительницы Святого отца, она подсела на морфий, и Ловкач предполагал, что только эта зависимость заставляет ее сидеть здесь. Возможно, сама она не загадывала дальше получения следующей дозы, но Ловкач понимал, что жить ей осталось недолго.

И все же с ней была связана какая-то тайна. Андерс был не из тех, кто режет своих женщин. Он, определенно, был жесток, но эту свою жестокость он приберегал для выступлений против содомии. Майю не пытались спрятать; она сидела на всеобщем обозрении. Ее наказали, и сделали примером для других. И Ловкач был решительно настроен узнать почему.

Он похлопал женщину по плечу, и та подняла голову. Раны на ее лице предстали во всей своей жестокой неприглядности, несмотря на довольно тусклый свет факелов; один из них пересекал ее переносицу и проходил совсем рядом с уголком глаза. Было похоже, что она плачет кровавыми слезами, и это снова навело его на мысли о Роу. Воодушевленный тем, что ему удалось найти эту женщину, он на время забыл, какой ад сейчас творится в северной части обоих королевств – и Мортмина, и Тирлинга. В этом заключалась одна из главных опасностей, связанных с Роу; его было чертовски легко игнорировать до тех пор, пока не становилось слишком поздно.

– Ты – Ловкач, – прошептала Майя.

На мгновение он замер, ошеломленный, а затем вспомнил, что он все еще в своей маске. Ему частенько доводилось забывать о ней; ощущение ее кожаной гладкости стало для него таким привычным, что он ощущал ее частью своего лица. Он услышал, как далеко, в глубинах Арвата, часы бьют четыре.

– Чего ты от меня хочешь?

Ловкач легонько прикоснулся к ее волосам, откидывая их со лба. Ему частенько приходилось притворяться, чтобы получить то, что нужно, особенно когда дело касалось женщин, но в этом жесте не было ни капли притворства. В Трилинге побои не были редкостью, но Ловкачу почти никогда не доводилось видеть так сильно изуродованную женщину. На секунду Ловкачу почудилось, что глубоко в сознании он слышит голос Уильяма Тира.

«Бог не ограничивается одним. Хотите – верьте, хотите – нет; вера вашего соседа может принести вам боль так же, как и ваша собственная».

У Ловкача чуть не вырвался стон. Они же слышали, каждый из них; они слышали, как Уильям Тир произносил эти слова – или что-то вроде них – много раз, но никогда его не слушали. Всем им, рожденным после Перехода, не имеющим перед глазами примеров, слова Тира казались сотрясанием воздуха. Ловкач был в лоне Церкви Господней довольно давно, чтобы знать, что ужас, представший перед его глазами, не имеет ничего общего ни с Господом, ни с добром. Жестокость в очередной раз нашла отличное прикрытие в тени креста.

«Мы не слушали».

«Нет, ты не слушал. Кэти слушала».

И это была правда. Она слушала. И заплатила за это, вынужденная бежать и прятаться с ребенком Джонатана в животе. Ловкачу внезапно больше всего на свете захотелось хотя бы на пять минут увидеть Кэти, извиниться и сказать, что она была права. Тот, молодой Гэвин был слишком горд, чтобы даже подумать об извинениях, а вот Ловкач обнаружил, что с возрастом испытывает все более сильное желание заплатить по счетам и сделать все, как полагается. Но теперь было слишком поздно молить Кэти о прощении. Перед ним была лишь эта женщина, чье лицо изуродовали бритвенные порезы.