Судьба штрафника. «Война всё спишет»? - [50]

Я сидел в окопе, смотрел на звезды, вспоминал довоенную студенческую жизнь. Как это было давно! Сколько с тех пор утекло воды, сколько свершилось событий, сколько я повидал и испытал!.. Вновь надвинулись тучи и стало темно. Я услышал:

— Уразов! К командиру взвода!

Я зашел в землянку, отодвинув байковое одеяло, которым был завешен дверной проем. Командиры взводов, свернувшись калачиком, спали при свете коптилки. Не спал только Пыпин, он приказал:

— Там миной убило шестерых наших солдат в лощине. Пойдите, снимите с убитых обмундирование и похороните их.

Я вышел из землянки. После коптилки тьма стала еще гуще, и я двинулся к передовой наугад. Внезапно впереди я услышал какое-то сопение. Кто это? Все наши должны были быть на переднем крае или, наоборот, в ближнем тылу, здесь же, на полпути, кто-то возился, и я должен был идти прямо на него. Может, это немецкая разведка просочилась и окапывается, чтобы утром ударить нам в тыл?

Присев, я прислушался, достал гранату, всунул палец в кольцо запала и негромко крикнул в темноту: «Кто там?» Сразу же я отпрыгнул в сторону, чтобы в меня не попали, если будут стрелять на голос. Сопение прекратилось. Я вновь повторил свой вопрос и сказал, что буду стрелять. В ответ раздался голос санинструктора Крумана, сменившего Вуймина после несчастного случая с Бугаевым:

— Это я, Круман, тащу раненого.

Я подошел к нему и спросил, где лежат погибшие. Он рассказал, но показать не мог — так было темно. Однако я понял, о каком месте шла речь — это та проклятая лощина, простреливаемая с двух сторон. Я вложил гранату в подсумок и пошел в том направлении. Время от времени впереди и надо мной пролетали трассирующие пули. Хлопнула ракета, залила мертвенным светом весь передний край. Я упал на песок и, падая, увидел чернеющие вдали тела. В перерывах между стрельбой и разрывами мин слышался страшный хрип где-то под песчаной дюной.

Когда погасла ракета, я стремительно бросился в сторону убитых и упал рядом с ними. Вновь хлопнул разрыв ракеты, и голубой свет залил всю местность. Шесть тел лежало головами в стороны от середины воображаемого круга, в котором они сидели и разрезали немецкую шинель на портянки. Мина упала рядом и шестерых убила, а седьмому осколок вырвал глотку, и он теперь дышал через эту дыру, а не через рот, страшно при этом хрипя. Кто-то оттащил его под защиту бархана из простреливаемой лощины, так как немцы периодически стреляли на звук хрипа.

Внезапно лицом к лицу я увидел Ивлева. Осколок вошел ему в затылок и разворотил рот, застряв в нем, зубы были вывернуты и обнажены. Я в страхе отшатнулся в сторону. Образ Ивлева с обнаженными белыми зубами потом виделся мне много лет в тревожных снах.

Возможно, немцы заметили какое-то движение в лощине, и струи трассирующих пуль с разных сторон понеслись надо мной. Я прижимался к трупам, прячась за них, но приказ есть приказ, и я начал раздевать убитых. Расстегнув ремень на шинели у Ивлева, я перевернул тело, чтобы не видеть страшного оскала. Шинель я снял сравнительно легко, закатав ее к голове. Сапоги были сняты самим Ивлевым перед смертью, когда он думал сменить портянки. Расстегнув поясной ремень, я стащил брюки, складывая все на разостланную шинель. Из карманов гимнастерки я вытащил документы, завернутые в непромокаемую бумагу, но снять саму гимнастерку не удалось — руки убитого окоченели согнутыми в локтях. Напрасно я пробовал их выправить, упираясь коленом в локтевой сустав. Промучившись долгое время, я решил, что за не снятую с убитого гимнастерку меня не расстреляют, и оставил свои попытки. Нащупав в темноте в стороне пилотку Ивлева, я перешел к следующему мертвецу.

Стопка обмундирования на шинели росла, и я прятался от пуль уже за нее. Я спешил, подгоняемый свистом пуль и страшным хрипом раненого. Когда же ему окажут помощь и вынесут с переднего края? Придется, видно, это делать мне, когда выполню приказ и похороню убитых.

Но как их хоронить? Я только теперь осознал, что у меня нет лопатки. Что делать? Это сейчас люди привыкли находить причины, чтобы оправдать невыполнение приказа, распоряжения, плана, а тогда это не приходило даже в голову — приказ должен быть выполнен в точности и без рассуждений. Я лежал возле белеющих в темноте тел убитых и думал. Надо найти окопы и в них хоронить!

Я начал ползать по спирали вокруг убитых, чтобы наткнуться на окопы, которые не было видно — немцы почему-то прекратили бросать осветительные ракеты. Подниматься было опасно — в любое мгновение пуля-дура положит меня рядом с теми, кого я хочу зарыть в землю, моими товарищами и друзьями. С Ивлевым я ел из одного котелка, пил из одной фляги, спал рядом. А другие? Они всегда были рядом со мной, мы делали одно общее дело, нас связала одна судьба в этой штрафной роте. Я ползал, обливаясь потом, пока не наткнулся на окоп, наполовину засыпанный песком. Свесившись в него, я начал вычерпывать песок руками, но от моей работы было мало проку — он так же быстро осыпался обратно. Тогда я пополз за трупом, и вновь первым оказался Ивлев. Пропустив руки под мышки, я поволок его к окопу. Сыпучий песок не позволял надежно в него упереться, и я работал, немея от напряжения и отчаяния. На минуту сквозь плотные тучи проглянула луна и вновь осветила лицо Ивлева, заставив меня содрогнуться.