Судьба российских принцесс. От царевны Софьи до великой княжны Анастасии - [39]

Шведских гостей ожидала целая череда различных увеселений. Екатерина считала, что это — самый лучший способ дать двум молодым людям возможность познакомиться и сблизиться. Придворным дамам очень понравился молодой принц. «Мы были представлены королю в Эрмитаже, — пишет фрейлина Варвара Головина. — Вход их величеств в гостиную был замечателен. Они держались за руки. Достоинство и благородный вид Императрицы нисколько не уменьшали красивой осанки, которую умел сохранить молодой король. Его черное шведское платье, волосы, падающие на плечи, прибавляли к его благородству рыцарский вид. Все были поражены этим зрелищем».

Ей вторит художница Элизабет Виже-Лебрен, также присутствовавшая во дворце (именно на протрете, написанном ею и посланном Екатериной в Швецию, принц впервые увидел Александру): «Ему было только семнадцать лет; он был высок ростом и, несмотря на свой юный возраст, его приветливый, благородный и гордый вид невольно внушал к нему уважение. Получив тщательное воспитание, он был в высшей степени вежлив. Великая княжна, с которой он должен был вступить в брак, была всего четырнадцати лет от роду; она была прекрасна, как ангел, так что он сразу полюбил ее. Помню, как он, приехав ко мне взглянуть на портрет своей будущей супруги, до того загляделся на него, что даже выронил шляпу из рук».

Головина добавляет к своему рассказу: «Король был очень занят Великой Княжной Александрой. Они не переставая разговаривали. Когда ужин кончился, Государыня позвала меня, чтобы спросить у меня о моих наблюдениях. Я сказала ей… что Король не ел и не пил, а насыщался взглядами. Все эти глупости очень забавляли Императрицу».

Бал сменяется новым балом. Праздники в Эрмитаже — праздниками в Таврическом дворце (Екатерина только недавно приобрела его после смерти Потемкина). И, кажется, политика Екатерины начинает приносить плоды. Во всяком случае, что касается Александры, которая еще слишком юна, чтобы лицемерить и не может устоять против красивого принца, которого к тому же все открыто прочат ей в мужья. Скоро Екатерина уже пишет Гримму: «Вчера был бал у имперского (т. е. австрийского. — Е.П.) посланника. Было очень весело, потому что ходили слухи, что уже все решено на словах. Не знаю, как это случилось, но от сильной радости или от чего другого, но только наш жених, танцуя со своей будущей невестой, осмелился слегка пожать ей руку; барышня моя побледнела, побежала к своей воспитательнице и сказала: «Представьте себе, что он сделал! Он, танцуя, пожал мне руку! Я не знала, что со мной будет!» Графиня Дивен спросила:,Что же вы сделали?» Та ответила: «Я так испугалась, что думала упасть»».

Державин сочиняет стихи для хора, который должен будет исполнять их во время помолвки:

Орлы и львы соединились,

Героев храбрых полк возрос,

С громами громы помирились,

Поцеловался с Шведом Росс.

Сияньем, Север, украшайся,

Блистай, Петров и Карлов дом;

Екатерина, утешайся

Сим славным рук твоих плодом.

Гряди, монарх, на высоту,

Как солнце, в брачный твой чертог;

Являй народам красоту

В лучах любви твоей, как бог!

Сияньем, Север, украшайся,

Блистай, Петров и Карлов дом;

Екатерина, утешайся

Сим славным рук твоим плодом.

Младая, нежная царевна!

Пленив красой твоей царя,

Взаимно вечно будь им пленна,

Цвети, как роза, как заря.

Сияньем, Север, украшайся,

Блистай, Петров и Карлов дом;

Екатерина, утешайся

Сим славным рук твоих плодом.

И вот приходит минута решительного объяснения. Варвара Головина включает в свои записки ряд документов, которые, по ее словам, написаны собственноручно Екатериной и шведским королем и которые достались ей после смерти императрицы. Среди них письмо, которое Екатерина написала Павлу: «Двадцать четвертого августа шведский король, сидя со мной на скамейке в Таврическом саду, попросил у меня руки Александры. Я сказала ему, что он не может ни просить у меня этого, ни я его слушать, потому что у него есть обязательства к принцессе Мекленбургской. Он уверял меня, что они порваны. Я сказала ему, что я подумаю. Он попросил меня выведать, не имеет ли моя внучка отвращения к нему, что я и обещалась сделать и сказала, что через три дня дам ему ответ. Действительно, по истечении трех дней, переговорив с отцом, с матерью и с девушкой, я сказала графу Гага на балу у графа Строганова, что я соглашусь на брак при двух условиях: первое, что мекленбургские переговоры будут совершенно закончены; второе, что Александра останется в религии, в которой она рождена и воспитана. На первое он сказал, что это не подвержено никакому сомнению; относительно второго он сделал все, чтобы убедить меня, что это невозможно, и мы разошлись, оставаясь каждый при своем мнении».

Далее Екатерина пишет: «Это первое упорство продолжалось десять дней, но все шведские вельможи (excellences) не разделяли мнения короля. Наконец, я не знаю как, им удалось убедить его. На балу у посланника он сказал, что устранили все сомнения, которые возникли в его душе относительно вопроса о религии. И вот, все казалось улаженным. Ожидая, я составила записку № 1, и, так как она была у меня с собою в кармане, я передала ее ему, говоря: «Я вас прошу прочесть внимательно эту записку; она вас утвердит в добрых намерениях, которые я у вас нахожу сегодня» На следующий день, на фейерверке, он поблагодарил меня за записку и сказал мне, что его огорчает только одно, что я не знаю его сердца. На балу в Таврическом дворце шведский король сам предложил матери обменяться кольцами и устроить обручение. Она сказала мне это: «Я говорила с регентом, и мы назначили для этого четверг. Условились, что оно будет совершено при закрытых дверях, по обряду греческой церкви».