Судьба на плечах - [27]

– Настолько, что ты послала за нелюбимым сыном.

– За ненавидимым. Не учись от Аты подмене слов… сын. В такие времена ненависть не в счет.

Мягкая, легкая ткань струится по полу, занимает каждый удобный закуток и ласкается к тени, а тень к ней, ибо и они части единого целого. Ткань пытается шорохом и податливостью приглушить жесткость слов.

– Расчет оказался неверным. Мы зря допустили до правления сына Крона. Жребий взял не тот, кто должен был. Не тот брат. Мальчик не справляется. Он не тот, кто нужен.

– Он воевал триста лет. Он больше не мальчик.

– Много ли разницы между мальчиком и юнцом? Между юнцом и зрелым дураком? Он не знает, что такое – править. Не слышит разницы между богом и Владыкой. Мир не признает его.

Из темноты молчат. Оттуда веет холодом – не поймешь, с какой стороны, наверное, с обеих.

Ночная свежесть против зябкой могильной прохлады.

– Хочешь узнать, почему я не позвала Гипноса? Он ничто в этой схватке. И он, и его сыновья – хотя они почти наверняка примут сторону бунтовщиков. Хочешь знать, почему бунт еще не вспыхнул в полную силу? Они боятся не мальчишки… они боятся тебя. Но недалек час, когда даже этот страх их не удержит.

Звон железа и шуршание ткани ведут свою беседу за спиной матери и ненавидимого сына. Шуршание стелет мягко, убеждает, усыпляет… железо рубит коротко и резко.

– Ты хочешь, чтобы я не вмешивался.

– Да… хочу. Мальчик обречен. У него осталось два выхода: бегство и бесславие или же Тартар. Перестань стоять на пути у неизбежности.

Прохлада. Шорох – кажется, что по плитам скользит, извиваясь, змея, и нежный голос плавно скатывается в шипение:

– Если ты дорожишь им, то сам выведешь Кронида отсюда. Выведешь – чтобы никогда больше он не спускался сюда. Ты понял меня, сын?

– Я понял… мать. Я не стану защищать сына Крона.

Храп за стенкой звучит особенно раскатисто, но зов металла в крыльях – громче.

– Но я буду сражаться на стороне Владыки этого мира.

Умолк, поперхнулся храп. Свилась в кольца невидимая змея на полу. Побледнели и выцвели тени, на миг обрисовав точеный белый профиль.

– Что… что ты сказал?! Что ты посмел…?!

– Ты забыла о третьем выходе… мать. Мальчик справится. Он станет великим Владыкой.

Неслышно звучат удаляющиеся шаги.

Тень сгущается, скрывая за собой довольную улыбку.

Я знаю, что это было. Увижу это позже, в испуганных глазах Ночи, когда покину покои ее супруга – во второй ипоследний раз.

Стол был опрокинут и разбит. Лежал, задрав кверху четыре ноги, – смирившимся, подохшим зверем. Вино черными лужицами растеклось по полу, смешалось с бессмертной амброзией. Какая-то тень из прислуживающих прерывисто икала в углу.

Светильники – целые и те, по которым пришлись случайные удары клинков – сияли неправильно. Странно сияли – посылая в воздух охристые круги разных размеров.

Я потряс головой, и круги пропали.

Наверное, хорошо, что вестником от братьев выступил Танат. То есть, вестником-то выступал Гипнос, а вот передавать ответы от братьев он дальновидно явился вместе с Убийцей.

Тьма бешенства накатила после первых фраз, хлынула в глаза, жирным пеплом запорошила рассудок. Сначала я, потом мир потонули в огненно-черной вспышке: будь он один, Гипносу пришлось бы худо.

Танат же стерпел единственный удар, а после вмазал в ответ.

Отпустило быстро, как всегда. Я сказал: «Хватит, Убийца», – и опустил клинок. Когда я сдернул с пояса клинок – это было неясно.

В глазах плыло алым, то ли от удара Таната, то ли еще от чего, Гипнос висел под потолком, оберегая чашу. Когда я отшвырнул оружие, стало ясно, что в эту же чашу бог сна тихонько похрюкивает.

– Аэдам… – приглушенно неслось сверху. – Братец Мом бы бессмертия не пожалел… такое увидеть… Чернокрыл, а ты хоть помнишь, что этот, внизу – наш царь?!

– Ненадолго, – выплюнул Танат. Прозвучало хуже, чем «бездарно дерешься». Больше Убийца ничего добавлять не стал. Правда, на меч мой смотрел выразительно.

Меч, не двузубец. Двузубец – здесь же, возле груды щепок, которая была креслом, стоит у стены безмолвным свидетелем очередного провала. Собачьи морды такие мины выдают… Убийце для такого перед зеркалом нужно тренироваться.

Правильно выдают. За меч схватился, надо же…

Танат молча вышел, оставляя своего царя на растерзание белокрылому братцу. Стихло икание из угла – тень предупредительно скользнула сквозь стену, подальше от страшной комнаты. Я подошел к бывшему креслу, погладил двузубец кончиками пальцев.

Брать не хотелось. Никогда не был копейщиком.

– Значит, ни в какую?

– Зевс – тот точно, – откликнулись с потолка. – Нет, говорит. Лучше вы – к нам, то есть, ты – к нему. А то брат ни разу посещением не удостоил, а Громовержец – просто так в подземелье в гости?! Там еще жена его усмехается, сестра поддакивает…

– Гестия?

– Деметра. Но эта уже по-другому. Только избавились, говорит, – так еще теперь и в гости ходить!

– Деметру я не звал.

– Я так и передал. От твоего имени. Так она все руками махала. Говорила – умолял бы, не пошла…

Острия были холодными. Гладкими. Искусно кованными. Смотрели друг в друга, отражаясь в черной гладкости до бесконечности. Почему все-таки – два? Вряд ли у мастеров-Циклопов в кузнице просто болванка отпала.