Судьба короля Эдуарда - [24]

Молодые люди весело шутили, шли пить чай, а в зале с привидениями жадно поглощали тосты, поджаренные на электроплитке.

Кроме обаяния Елизаветы Стрэтмор на выбор принца могли повлиять две другие причины. Во-первых, она была преисполнена уверенности в себе, тогда как у него ее не было. Во-вторых, союз с ней давал твердую надежду на создание прочного и радостного домашнего очага. Происхождение избранницы принца, ее воспитание и счастливое детство давали Альберту своего рода гарантию, что она принесет ему все то, чего он сильнее всего желал.

Юность девушки можно назвать безоблачной только до 1914 года, изменившего жизнь всех англичан. 4 августа 1914 года, в день четырнадцатилетия, находясь вместе с матерью в лондонском театре, она услышала с улицы крик толпы, которая восторженно приветствовала начало войны. Через несколько недель замок Гламис был превращен в госпиталь, и юная леди, оставив свои школьные домашние штудии, провела четыре года, занимаясь шитьем и помогая в госпитале. Она помогала раненым, подбадривала их, писала за них — австралийцев, зеландцев или англичан — письма… На ее глазах в этот отдаленный шотландский уголок люди прибывали почти сломленными; потом, спустя недели или месяцы, уже подлечившись, они уезжали в Данди. Кто-то возвращался на фронт, а на его место прибывали другие раненые.

Этот суровый опыт пошел на пользу девушке: он уравновесил природную веселость ее характера, научив состраданию и пониманию. Семья Стрэтмор пострадала не меньше других — один из братьев погиб на фронте, другой был объявлен погибшим, но через несколько лет возвратился из плена.

Однако теперь все было позади; снова звучали песни и устраивались балы; появился жених.

Королева Мария приехала в Гламис, осталась всем довольна, и общественное мнение приветствовало принца Йоркского, чья невеста не была принцессой по рождению. Король Георг публично поздравил своего сына, отметив «мудрость, предусмотрительность и удачу, которые дали ему возможность убедить шотландскую леди разделить с ним его жизнь».

В апрельский день 1923 года принц Уэльский стоял перед алтарем Вестминстерского аббатства со своим младшим братом Генри; в центре внимания на этот раз был Альберт. Они смотрели, как высокий седобородый мужчина ведет по длинному готическому нефу дочь, чтобы передать ее жениху. Длинный шлейф платья лежал красивыми складками, пенились кружева; лица подружек невесты были преисполнены серьезности; король и королева приветствовали свою новую дочь, бывшую их подданной.

Тем же утром принц Уэльский прочел в «Таймс», что английский народ с равным нетерпением ждал и другой свадьбы — свадьбы наследника престола, который подарил бы стране королеву. Он закрыл газету, задумавшись о собственной судьбе… Теперь, стоя перед алтарем рядом с братом и его невестой, он, погрузившись в свои мысли, выглядел серьезным и каким-то отрешенным. Ничто не мешало ему удовлетворить желание нации, все подталкивало его к этому. Эдуарду шел уже тридцатый год, но позади была жизнь, заполненная только постоянной суетой: служба на флоте, Оксфорд, война, официальные поездки и множество самых разных обязанностей. Ему не хватало какой-нибудь одной постоянной профессии, а вместо все новых и новых людских толп — присутствия нескольких друзей, что всегда будут рядом… Не хватало небольшого дома с садом, которых не мог заменить громадный дворец с парком. Главное, ему не хватало женщины, которую бы он любил, которая подарила бы ему все то, чего он до сих пор был лишен.

Разве не выпала его брату лучшая доля? Разве не располагал он всегда несколькими часами в день лично для себя, долгими месяцами в году, чтобы пользоваться ими по своему усмотрению, чтобы посвящать их развлечениям или какой-нибудь дельной работе? Разве не был он всегда окружен старыми друзьями, живя в прелестных сельских домах, которые напоминали ему о детстве в Уайт-Лодже, о магнолиях и высоких кедрах?

Завтра новобрачные на две-три недели уедут в уединенный Уайт-Лодж. И позже никто не станет их фотографировать, когда они будут прогуливаться под старыми платанами в парке замка Гламис, строя планы на будущее или весело смеясь, как все влюбленные.

…Хор наполнял Вестминстерское аббатство радостными песнопениями, подружки невесты проронили несколько слезинок, а придворные притворились растроганными. Король и королева вспоминали свою молодость, в то время как старая королева-мать Александра, по-прежнему самая красивая из всех присутствующих, думала о чем-то своем, а принц Генри задавался вопросом, когда же придет его черед жениться. В эти минуты, когда легенда Виндзорского дома — его прошлое, и будущее — представали перед зрителями воочию, принц Уэльский стоял среди других приглашенных и со странным, грустным выражением лица думал о том, что его молодость прошла, не принеся ему того, чего он от нее ожидал.

ГЛАВА ВТОРАЯ Всесилие общества

I

The king was in his counting-house

Counting out his money.

The queen was in her parlour

Eating bread and honey[41].

Подобного рода образцов иронического фольклора не найти ни в одной стране мира. Именно то, что стихи эти родились в недрах народной жизни, придает им воистину символический смысл. Вот оно, воплощение счастья супружеской пары, безраздельно властвующей в стране: во-первых, деньги и, во-вторых, возможность чревоугодничать. В других странах монархию олицетворяют меч и стрелы, выпущенные во врага, псовые охоты или пышные кортежи, торжественные оглашения смертных приговоров или помилований, а также великолепные наряды и бриллианты королевы, восседающей на троне. Ирония, звучащая в приведенных строчках, свидетельствует о несомненном достоинстве англосаксов — представители их твердо уверены в том, что короли всего-навсего простые смертные. Более того, народу, славному своим умением торговать, присуще убеждение, что могущество богатства выражается не в расточительной роскоши, а в умении считать и экономить деньги.