Судьба короля Эдуарда - [21]

Лишь несколько проницательных людей в Англии поняли значимость этого мгновения; в Индии жест Эдуарда оценил весь народ, что нанесло больший ущерб делу Ганди и революционной идее, чем демонстрация метрополией воинской мощи или зрелище пышного королевского кортежа. Ведь народ, передавая из уст в уста историю о сочувствии принца к неприкасаемым, заколебался в своей ненависти к иностранному повелителю, которого ему изображали, зачастую не без оснований, как безжалостного угнетателя. Индийцы увидели молодого наследного принца, который выразил человеческую симпатию, не замечая, казалось, непроходимой пропасти между классами, между народами.

XI

Когда принц Уэльский вернулся из третьего большого путешествия, он завоевал симпатии почти всех партий и классов. Один лондонский журнал писал: «Для установления между народом Индии и короной прочных отношений на основе личных контактов за четыре месяца он сделал больше, чем все королевские указы на памяти целого поколения».

Неважно, насколько справедлива такая оценка деятельности института монархии в Британской империи; главное заключалось в другом — в легенде, складывающейся вокруг принца Уэльского, которая неизбежно становилась политическим фактором. История славы и падения репутации множества монархов, как, впрочем, и людей искусства, полна ошибок, из-за которых те ставятся либо слишком высоко, либо слишком низко. Но в этих легендах всегда заметен некий исходный пункт, откуда берут начало ошибки или заслуги героя. Этот ключевой момент или наделяет выдающуюся личность обаянием, или демонизирует ее, как это можно наблюдать на примере Вильгельма II.

В Австралии принц завоевал симпатию крупной партии республиканского толка: Эдуард отвечал их представлению о правителе, он нисколько не был равнодушным и напыщенным, и держал себя как доброжелательный и скромный человек. «До приезда наследника трона мы думали, что принц — личность надменная и недоступная, — писала тогда газета „Сидней Сан“ — но этот приветливый симпатичный молодой человек… одной улыбкой устранил противоречие между монархией и народом, которое австралийцы до сих пор считали обязательным».

Вместе с тем Эдуард, благодаря своей деловой жилке и знаниям в области экономики, привез немало заказов крупным оружейным заводам. И в этом он походил на другого принца Уэльского, своего деда Эдуарда, которому в Европе дали прозвище «коммивояжер Британской короны». «Я готов надевать новый костюм для каждой деловой встречи, — сказал однажды молодой Эдуард, — если только это сможет помочь британской торговле». Кое-где новая цивилизация еще не оттеснила старую, что особенно ощущалось в далеких колониях, возвращая принца от самых современных забот к романтической идее монархии; на Самоа, например, старейшины племени пришли на встречу с принцем, искренне и чистосердечно прося сделать так, чтобы его отец, могущественный король, не забывал об этой малой ветви на большом древе Империи. Они не знали, что принц именно для того и приехал, чтобы упрочить их связь с метрополией.

Успех путешествия был высоко оценен, и сразу по возвращении на Эдуарда, ставшего самым популярным человеком в Лондоне, было возложено множество обязанностей. Чтобы дать о них представление, приведем список, составленный Макензи, в котором перечислены чисто светские обязанности принца Уэльского на один только 1923 год: открыть Международную авиационную конференцию; принимать участие в открытии новых отделений больницы Святого Витта; выступить на открытии проходящего раз в три года конгресса Международного хирургического общества; открыть в Брюсселе монумент в знак признательности британцев бельгийскому народу; произносить речи на обеде в честь Королевских школ Каледонии, в Honourable Society of Cymmrodorion[33], в Союзе американских университетов; присутствовать при открытии в Королевской академии выставки афиш и рекламы; произнести речь на бриллиантовом юбилее Фонда помощи ежедневным газетам; совершить поездку по Уэст-Райдингу и произносить речи в Ротерхэме, Брэдфорде, Йорке и Лидсе; председательствовать на торжествах по случаю восьмисотлетия больницы Святого Варфоломея; совершить поездку по Нортумберленду и произносить речи в Алнике, Морпете, Ньюкасле-апон-Тайне и Госфорте; председательствовать на обеде Лиги гражданской службы; принимать участие в праздновании столетия Королевского азиатского общества; совершить поездку по Ноттингемширу, произнося речи в Уорксопе, Мэнсфилде, Ноттингеме и Ист-Ретфорде; посетить север Уэльса, выступая с речами в муниципальном совете, в университетском совете, в пункте медицинской помощи и в национальной библиотеке Аберистуита, в совете графства и в муниципальном совете в Карнарвоне, в совете графства Мерионет в Долгелли, а также произнести речи в Колвин-Бей, Денби, Рутене, Молде и Рексхеме, поднять тост за доминионы и Индию в Лиге заморских территорий; держать речь в Обществе эмиграции и в Британском институте внешней политики; обратиться с приветствием к Клубу королевского флота.

Бесконечная череда официальных обязанностей почти не оставляла времени, которым молодой принц мог бы распорядиться для собственного удовольствия. После поездки в Индию слабость его к красивым лошадям превратилась в страсть, и Эдуард уделял ей большую часть своего досуга. Как-то он упал с лошади и получил серьезную травму. Нация проявила свойственный ей эгоизм, нисколько не заботясь о том, как срастается перелом, но задаваясь вопросом, почему в двадцать восемь лет он еще не женат — ведь с ним в любой момент может произойти несчастье, и он обязан позаботиться о преемнике. Все говорили о помолвке с итальянской принцессой, но принц Эдуард вовсе не думал о политическом браке. Напротив, выполняя множество обязанностей и отрекаясь от многих свобод, какими могли пользоваться его товарищи, принц намеревался по крайней мере это решение оставить за собой.