Судьба кочевой культуры - [37]

Не последнюю роль в этих странствиях играла тяга к настоящим знаниям. Учебные факультеты дацаны были во многих ламаистских монастырях, но далеко не везде изучение буддийских текстов поднималось над уровнем обычной долбежки и превращалось в конкретное знание. Ограниченные прокрустовым ложем религии, реально существовали и развивались в ее рамках медицина, философия, логика, архитектура. Наставники, ведущие ученые авторитеты были в каждой из этих областей, к ним отовсюду стекались ученики, немалый процент среди которых составляли бадарчины.

Шутники, балагуры и охальники, бадарчины создали свой особый фольклор, популярный в народе и признанный наряду с другими фольклорными жанрами. Это короткие полурассказы-полуанекдоты, в которых остроумный и ловкий бадарчин берет верх над тупостью, ленью, спесью, обжорством, стяжательством. Кто только не становился объектом их осмеяния — и китайский чиновник, взяточник и сластолюбец, и высокомерный нойон, кичившийся своей белой костью, злые и жадные до денег нойоновы слуги и, уж конечно, тупые и самодовольные ламы, забывшие корысти ради о своем основном предназначении — быть учителями, наставниками мирян на их тернистом пути к спасению. Вот несколько таких сюжетов.

Скупой нойон, уронивший на пол кусок жирной баранины, отказывает голодному бадарчину в праве поднять и съесть его («упавшего днем мяса не поднимают»). На другой день хитрый бадарчин мстит нойону, запутавшемуся в стременах и упавшему с лошади, отказываясь его поднять по той же причине.

Скупая хозяйка не пускает к себе в юрту уставшего с дороги бадарчина. Он тут же придумывает, что дух покойной жены странствует вместе с ним, а уж. духу суеверная хозяйка ни в чем не рискует отказать. Изобретательный бадарчин получает еду, ночлег, запасы мяса и масла в дорогу.

Бадарчин испортил дорогой кожаный барабан, употреблявшийся во время богослужения. Спасая свою шкуру, он хитро оправдывается: «Во всем виновато совпадение — ночь первого числа месяца совпала с хуралом, моим желанием спать, с плохой кожей на барабане». А когда понимает, что наказания все равно не избежать, первым лезет в драку.

С юмором относятся бадарчины и к самим себе. Вместе со слушателями они весело смеются над одним из своих собратьев, который много ночей сражался с чертом, оказавшимся им самим, или над бадарчином, нашедшим в степи мешочек с лекарством и съевшим его («грех выбрасывать такое лекарство»), а теперь стонущим от жжения в желудке.

Мне всегда казалось, что бадарчины уже навсегда ушли в прошлое, и вот теперь передо мной сидит живой бадарчин. Конечно, он не странствует по монастырям и городам, тем более что монастырь-то в Монголии всего один, но именно он в начале нашего века шесть лет своей жизни провел в скитаниях по монастырям. Вангийн хурэ, Их хурэ, У Тай, Лавран, Гумбум, Сэра, Брайбун… — более чем в сотне монастырей Монголии, Китая, Тибета побывали за шесть лет Галсандарга и два его товарища. Двенадцатилетним монастырским учеником-хувараком[3] начал он это путешествие, восемнадцатилетним юношей закончил его. Ни дождь, ни снег, ни палящее солнце, ни гобийские пески — ничто не служило препятствием. Шли по двадцать километров в день, по две пары сапог снашивали за год — да не нынешних, что шьют в сапожных артелях, а таких, какие в старину шили вручную. Неказистые, тяжелые, с загнутыми вверх носами — казалось, им не было сносу, но и они не выдерживали тягот пути.

Ночевали бадарчины где придется — ив юрте бедного арата, и, если повезет, в доме нойона, и, конечно, в больших и малых монастырях, где имелись специальные дома для странников. Большие оседлые монастыри всегда служили центром притяжения окрестного населения — туда шли на богомолье, на большие праздники-хуралы, сроки проведения которых заранее вычислялись по лунному календарю, шли поклониться святыням, принести большие и малые жертвы, совершить обряд обхождения святого места. Были среди пришлого населения и странствующие монахи. Монастырский устав позволял им три дня жить в монастыре — небольшая передышка на далеком пути. У странников отбирали котомку и посох, три дня их поили и кормили за счет монастыря. Тем, кто хотел задержаться подольше, приходилось отрабатывать свое пребывание. Если ты гелюнг или гецул[4], пожалуйста, участвуй в богослужении. А если ты банди или хуварак, подметай двор, разноси еду или чай, обходи мирян с блюдом для пожертвований — работа всегда найдется. Именно так зимовали в больших монастырях Галсандарга и его товарищи.

Галсандарга был младшим, поэтому обязанности разносчика чая и подметальщика чаще всего выпадали на его долю.

Два года он прожил в Тибете. Но до Лхасы так и не добрался — не хватило дегнег. Их не хватило даже на дорогу (плату за жилье, одежду, еду — ведь не всегда и не все монахам доставалось бесплатно). А учеба, да еще в лучших монастырях Тибета, оказалась недоступной роскошью. Пришлось вернуться домой в монастырь Нойона хутухты на севере Гоби.

С тех пор прошло шестьдесят с лишним лет. Народная революция, закрытие монастырей… Уйдя из монастыря, Галсандарга стал скотоводом, потом овладел редкой и сейчас еще в Монголии профессией овощевода. И вот теперь пенсионер. Обычная судьба многих бывших лам Монголии. Только побывать в Тибете редко кому удавалось. И сейчас вечерами, когда свищут гобийские ветры и песок проникает во все щели, Галсандарга с удовольствием рассказывает внукам и гостям о скитаниях своей юности.