Судьба, или жизнь дается человеку один раз… - [58]

Я спал с лица и с тела. Мне было не легко, Она заметно похудела. Но, как нам было хорошо!

Мы так же внезапно вышли из этой страстной жизни и продолжали дружеские отношения, лишь иногда как бы нечаянно слегка прижимались друг к другу, наблюдая на палубе за каким–либо действием участников экспедиции или экипажа судна, которые никак не выказывали своей безусловной осведомленности о наших близких отношениях. Мне кажется, к нам хорошо относились и команда, и ученые: к Оксане — как прекрасному человеку и ученому секретарю экспедиции и ко мне — как не хреновому, во многих отношениях заместителю начальника экспедиции по науке. Через полтора десятка лет, будучи на банкете в честь моего шестидесятилетия Оксана сидела рядом слева от меня, а прямо перед нами красовался прелестный подарок, напоминающий об этом рейсе. Справа сидела моя любимая лаборантка тезка Оксаны, и я вторую половину вечера пускал за определенную мзду желающих загадать желание, посидев между этими очаровательными и уже немного хмельными женщинами, ставшими от этого еще более завораживающими.

* * *

Вьетнамские рифы отличаются от других рифов Тихого океана своей мелководностью и небольшой протяженностью. Иногда на стометровом пространстве можно было проследить все зоны рифа с обычным набором животных и растений, его населяющих. На Сейшелах похожие рифы часто имеют протяженность сотни метров, а порой простираются на несколько километров. Эти особенности позволяли больше времени находиться под водой, проводя более детальные исследования, не опасаясь получить кессонную болезнь Кессонная болезнь — это поражение организма выделяющимся из крови газообразным азотом. При медленном поднимании водолаза азот успевает выделяться легкими, при быстром — кровь «вскипает азотом»., которая в лучшем случае заканчивается параличом, а в худшем — летальным исходом. Еще одна особенность, но уже не способствующая изучению рифов поразила нас в этой стране. В отлив, когда из–под воды обнажается большая поверхность рифа, все население от мала до велика вываливает на риф, чтобы собрать все живое, пригодное в пищу. Малое количество белковой пищи, особенно на островах, заставляет местное население с завидным постоянством выходить на этот промысел. Для исследователя эта часть рифа интересна скорее с точки зрения того, как антропогенный фактор влияет на рифовое сообщество. Изучать и описывать не нарушенные или слабо поврежденные человеком сообщества лагуны и рифовой платформы (именно они обнажаются во время отлива) приходилось на не обитаемых островах. Исследовав в течение ряда экспедиций все рифы Вьетнама, я смог опровергнуть существовавшую точку зрения о наличии в среднем Вьетнаме морской границы между сообществами южного и северного Вьетнама. Удалось убедительно показать, что все побережье и вьетнамские острова составляют единое целое и входят в одну тропическую Индо–Тихоокеанскую провинцию.

Я старался не упускать возможности детально изучить и описать каждый метр рифа вдоль трансекты, максимально пополнить коллекцию кораллов. Иногда на одно описание уходило по два акваланга, смена которых происходила на дне или, если была маленькая глубина, в дежурящей над водолазом лодке. Я изучал крупное холмовидное образование — биогерм, сформированное из кораллов и скелетообразующих организмов. Нужно было все сфотографировать, подсчитать количество различных колоний и отдельных животных, собрать пробы. Воздуха из одного акваланга мне не хватило. Поднявшись за вторым аквалангом, я попросил страхующего водолаза опустить груз на веревке рядом со мной, когда, увлекшись описанием, я начну превышать время работы без рекомпрессионного подъема. Я снова спустился на дно и продолжил описание биогерма. Мелькнула какая–то тень. Через пару минут она проявилась отчетливее. Стало ясно — это тень подплывающей акулы. Она стала явно сокращать круги вокруг меня и биогерма, готовясь к атаке. В это время опустился груз из лодки, мне надо было подниматься. Любое мое движение будет расценено как бегство, а у хищника инстинкт: убегает — значит, боится, надо догнать и съесть. От акулы не убежишь. Слева от меня, из–под биогерма, медленно выплывает окунь под два метра размером, пасть у него раза в три больше моей головы. Час от часу не легче, вдвоем они быстро меня съедят. Акула приблизилась на непозволительно близкое расстояние, вперив на меня свои хищные голодные глазки. Я вжался спиной в биогерм, чтобы попытаться отбить атаку, и не отводил взгляда от этой зловредной рыбины, глаза которой вдруг беспокойно забегали. И тут меня осенило, что окунь расценен акулой как мой помощник. Решаюсь — надо контратаковать. Я с максимальной скоростью сорвался с места в сторону акулы, выставив вперед ломик, и заорал, как можно это делать в маске под водой. Акула несколько раз крутанулась на 180 градусов, немного прибавила скорости, не сбежала, но с достоинством уплыла прочь. Теперь без рекомпрессии мне подниматься было нельзя, пришлось «отвисать» положенное время на девяти и шести метрах. Обычно в рекомпрессионных точках отдыхаешь, наблюдаешь окружающий мир, общаешься с проплывающими рыбами или медузами, а тут приходилось, постоянно озираясь, наблюдать — появится эта злыдня или нет. Отвисев положенные двенадцать минут, я поднялся наверх и влез в лодку. В этот день нас наблюдал врач–физиолог, он удивился частоте моего пульса и шутя высказал опасение, что при такой работе может и сердце выскочить. Я не сдержался, чтобы не сказать, что у него точно выскочило бы (он был малость трусоватый водолаз), окажись он на моем месте, и рассказал о подводных встречах.