Судьба - [85]

Усевшись на кошме в тени мазанки, служившей хозяину мастерской, Мурад-ага подумал, что предложение Аннагельды-уста — это, может быть, лучшее из того, что могла дать ему судьба. Вот только уходить из родных мест… А что там для него родное? Его дом — необъятные Каракумы, в ауле он — случайный гость. Что привязывает его, безземельного, к нищей лачуге в ряду Сухана Скупого? Надо только с семьёй повидаться, посоветоваться, а там — и перебираться поближе к доброму Аннагельды-уста.

Из-за кибитки, где на теневой стороне расположились пришедшие к Абадан женщины, доносились обрывки разговора, перемежаемые взрывами смеха. «Хорошая дочка у хозяина», — подумал Мурад-ага, Он снял халат, свернул его и подложил под локоть вместо подушки. Из кибитки выглянула хозяйка, скрылась и через минуту появилась с пиалой и чайником чая.

— Спасибо, Амангозель-эдже, — сердечно поблагодарил её Мурад-ага.

— Пей-пей, — отозвалась хозяйка; по возрасту она была значительно моложе своего мужа и являлась, пожалуй, почти ровесницей Мурада-ага. — Отдыхай. Чаю попьёшь, я кислого молока с хлебом тебе вынесу…

— Спасибо…. А куда Аннагельды-уста пошёл?

— Куда ему идти — в мастерской сидит.

— Тихо там, никого не слышно.

— Вай, куда же его, старого, понесло? — хозяйка заглянула в мазанку и закричала: — Абадан, эй Абадан! Куда отец пошёл, серна моя?

— Не видела, — отозвалась Абадан. — Разве он не у себя?

Одна из молодух сказала:

— Недавно они вместе с Дурдымухаммедом-ага прошли мимо кибиток.

— У него, говорят, сын родился, — подсказала вторая.

— Слышишь, мама?! — крикнула Абадан, — у Дурдымухаммеда-ага сын родился, отец к нему пошёл! — и тише добавила: — Вот чудеса, девушки, а? Старый какой ага, а всё ещё празднует рождение сыновей.

— Нехитрое дело, если сосед молодой, — съязвила одна из женщин.

Все засмеялись. Абадан сказала:

— Да нет, девушки, послушайте…

— Что ты всё «девушки» да «девушки»! Ты и нам, женщинам, что-нибудь расскажи.

— Вай, неужели я всё время говорю «девушки»? Теперь буду говорить: «Девушки и женщины…», — Абадан скорчила серьёзную мину, но не выдержала и расхохоталась.

— Не так! Первыми женщин надо упоминать, а не девушек!

— Неправильно!

— Почему это — женщин?

— А потому, голубушки, что нам девушками уже не стать, а вам всем женская доля суждена.

— Нет уж, тётушки мои, — возразила Абадан, — если ваша дезичья пора прошла, то не отнимайте её раньше времени у других. Сами вы не так давно потряхивая косичками, по холмам бегали, ляле[92] пели, на гопузах[93] играли…

— Хорошая была пора, — вздохнула одна из молодух. — Проходила бы вся жизнь, как в девичестве, — чего больше желать надо! Ох, хорошая пора…

— А ты чего охаешь, тётушка, завидуешь на девичью пору? Или муж тебя слишком сильно по ночам тормошит?

Девушки смущённо захихикали. Молодуха скупо улыбнулась.

— Чего незнайкой прикидываешься! — вмешалась одна из женщин. — Ты раньше, чем Аннаджемал, за муж вышла, знаешь наверное, что муж по ночам делает.

— Э-э, — вспомнила! — шутливо отмахнулась Абадан. — Два года прошло с тех пор, я уже всё забыть успела.

— Так ли? Может, он к тебе приходит тайком?

— Нет, не приходит… Забыл совсем.

— Что же, придётся уста-ага рассказать, что ты чужих парней приваживаешь.

— Я приваживаю?!

— Конечно. В ночь перед курбанлыком[94] кто тебе в кибитку камешки из сухого арыка кидал? Если не твой муж, значит, чужой парень.

— Ой, девушки, около мазанки ага сидит, а мы тут болтаем бог знает что!..

Некоторое время разговор вёлся таинственным полушёпотом, но вскоре молодёжь забыла о своих опасениях.

— Знаете, что я вам хотела сказать? — Абадан сделала большие глаза. — Вы видели ту девушку, что Аманмурад привёз себе вместо покойницы Амансолтан? Страшная такая была, худая, глаза красные, Я ещё подумала: вот мол, нашёл себе младший бай сокровище. А недавно увидела её — глаз отвести нельзя, такая красавица. Только, говорят, ей свекровь и Тачсолтан житья не дают.

— Эта сумасшедшая Тачсолтан из трёх Аманмурадов все соки одна вытянет, как же она может с соперницей примириться! Она и бедняжку Амансолтан в могилу свела.

— А откуда привезли эту красавицу?

— Не знаю. Говорят, она дочь бедного чабана, который всё время в песках живёт. Может, он ещё и не знает, что его дочь умыкнули.

— Бедного… Конечно, бедного! На богатого кто посмеет руку поднять. А бедняк — что смирный ишак: двое, трое сядут, а он только ногами чаще перебирает.

— Говорят, девушку помог увезти хозяин, у которого её отец чабаном работает.

— Ясное дело: ишак об ишака трётся, бай баю помогает.

Мурад-ага не прислушивался к разговору женщин, но последние фразы насторожили его — было ясно, что речь идёт именно об Узук.

На первый взгляд, может показаться странным, что, прожив больше полугода в одном ауле с похитителями дочери, старик ничего не слыхал об Узук. Однако объяснялось это довольно просто: Мурад-ага привык к одиночеству в пустыне и как-то непроизвольно сторонился людей. Он даже хозяину не стал рассказывать о своём горе. Что же касается самого Аннагельды-уста, то он знал многое, но, как человек деликатный и чуткий, помалкивал и жене наказал не тревожить работника вопросами. Потому и жил Мурад-ага в неведении, лишь изредка ловя на себе сочувственные взгляды хозяина и хозяйки и объясняя их тем, что у него долго не проходит болезненный вид. Это могло быть и простым человеческим сочувствием бедняку, волею судьбы вынужденному на старости лет бросить дом и мыкаться в работниках у чужих людей.