Судьба боится храбрых - [26]

Тут возня в классе прекратилась — ученики перестали писать, отложили в сторону стила и выпрямились. Сай Ашан обвел хмурым взглядом класс, на едва заметную долю секунды задержав его на торжествующем лице Тима. Потом отвернулся к стене, тем же непонятным способом стер написанное и опять начал водить углем. «Для начала, — возникли на стене слова, — съешьте все исписанные листки». Класс зашуршал и зачавкал. Тим осторожно понюхал край листка, поморщился, лизнул торчащие острые волокна, потом отложил в сторону лист, отодвинулся от стола и с крайне довольным видом принялся разглядывать работающий челюстями класс. У некоторых из учеников исписанных листов было мало — один-два, а некоторые успели исписать половину пачки. Но такого успеха, как у Тима, не было ни у кого.

Он сидел и тащился от своей крутизны, пока Сай Ашан не привлек его внимание ритмичными постукиваниями угля по стене. Там уже темнела новая надпись, но в первую очередь Тим заметил вплетенный в нее узорчатый кругляш-иероглиф. Что-то было в нем очень важное, но он только секунд через десять понял, что это — его имя. А полностью новый текст выглядел так: «Удовлетворение должен вызывать собственный результат, а не отсутствие результата у соседей. Чтобы усвоить это, Тимоэ, съешь три чистых листа».

Тим скривился — радости как не бывало. Три листа! Все-таки они редкостные уроды — на взгляд Тима, хватило бы и одного, он же все-таки единственный из класса выполнил задание. Но делать нечего — перечить учителю Тим не решился и, с трудом разорвав жесткий лист пополам, принялся с усилием его пережевывать. Вкус у него, как Тим и ожидал, оказался довольно мерзким, а по жесткости он ничуть не уступал той самой стеклоткани, о которой Тим подумал при первом взгляде на этот материал. Во всяком случае, язык и нёбо моментально покрылись саднящими ранками. Напрягшись и обдирая горло, Тим проглотил прожеванный кусок и с отвращением принялся за следующий. Сай Ашан тем временем расписывал на стене, что нужно делать, чтобы противостоять чужому внушению, но Тим ничего читать и не собирался, полный обиды на уродское устройство этого мира.

После этого урока ученики отправились на обед, совершенно неотличимый от вчерашнего. Впрочем, если бы их на этот раз ожидал шашлык из осетрины, или рябчики в винном соусе, или еще какое-нибудь изысканное блюдо, которое Тим никогда не пробовал, он бы все равно не смог его оценить. После сай-ашановского «угощения» он и полужидкую кашу-то с трудом заставил себя проглотить.

На третий урок Тим пришел, охваченный тоскливыми размышлениями, — обида бурлила в нем колючим комком, и, не в силах проявить ее словами или действием, он решил выразить ее полным бездействием. Предмет назывался «О Порядке Вещей» и был первым из попавшихся здесь предметов, который содержал только голую теорию. Во всяком случае, ничего расслаблять и ничего напрягать от учеников не требовалось, более того, от них вообще ничего не требовалось. Во всяком случае, учитель — уже знакомый Тиму одноглазый старичок Пар Самай — и не заикнулся о какой-нибудь возможной в будущем проверке знаний по предмету, не предложил ничего записывать; он просто вышел в центр круга и принялся рассказывать.

Поначалу Тим не слушал, погруженный в свои мысли. Потом — старался не слушать, потому что был обижен. Потом поневоле заинтересовался, потому как вещи рассказывал Пар Самай презанятнейшие. Если бы его учитель физики (теперь уже бывший, видимо), Петр Семеныч Сердюков по кличке Рожа-Аш, услышал пару предложений из речи Пар Самая, его бы удар хватил. И ладно еще, что Пар Самай чихать хотел на все законы физики, которые Рожа-Аш почитал за незыблемые твердыни, — Тим уже об этом догадывался. Намного интереснее оказалось мнение Пар Самая об ученых — «о тех, кто исследует неизведанное или проникает в неизведанные глубины известного». Раньше Тим думал, что задача ученых — сначала исследовать какое-то явление, а потом придумать для него объяснение, которое они называют теорией. Но Пар Самай заявил, что первая задача и главное умение ученого — сначала придумать полезную и удобную для использования теорию, а потом получить ее экспериментальное подтверждение. После этого теорию можно опробовать в узком кругу ученых, а потом, когда она начнет работать безотказно, теорию можно пускать в практическое применение.

Тим только глазами хлопал.

— Правильный ученый — наполовину волин, — вещал Пар Самай. — Он хоть и работает в девственных областях, которых еще не касалась воля других людей, но минимальными навыками вложения воли должен обладать, иначе не сможет качественно воплотить свою теорию. Из сильных волинов редко получаются ученые — волину проще напрямую добиться желаемого результата, пусть даже изменив закон природы, но это не значит, что труд ученых малозначим. Порой работа одного ученого может заменить волю сотен волинов. В качестве примера приведу кровососущих насекомых, которых множество в окрестных лесах. Известно ли вам, что еще сотню лет назад насекомые не делали разницы между зверями и людьми, с одинаковым удовольствием кусая тех и других? Разумеется, волины были способны оградить себя от укусов, но простые люди страдали, что снижало их эффективность. Сколько усилий бы потребовалось волинам, чтобы заставить всех насекомых этого мира отличать людей от зверей? Титаническое усилие — воли никакого волина на это бы не хватило, понадобился бы созыв Большого совета, а может, и Великого совета. Но это было невозможно, потому что советов тогда еще просто не существовало. И ученый по имени Хал Тама, Мыслящий Пам Савона из округа Зелай, придумал теорию, по которой может существовать такой газ, учуяв малую толику которого любое насекомое начинает испытывать отвращение к людям. Еще Хал Тама предположил, что все потомство этого насекомого также будет испытывать отвращение к людям. И еще — если малая частица этого газа проникнет в листья любого дерева, дерево начнет в небольших количествах сей газ вырабатывать. Поскольку Хал Тама был опытным и мудрым ученым, он нашел способ синтезировать этот газ и открыл сосуд с ним в ближайшем лесу. С тех пор насекомые больше не кусают людей. Это — пример достойного ученого. Если кто-то из вас однажды поймет, что воли его недостаточно, чтобы стать сильным волином, пусть не ждет неизбежного падения — у него еще останется шанс выучиться на ученого и таким образом вернуть долг своему хозяину.