Судьба барабанщика. Хардроковая повесть - [11]

Мне нужно было с кем-нибудь поделиться своим настроением. Но никого возле меня не было, и только, зажмурившись, лежал и мурлыкал на подушке котёнок.

– Это я – барабанщик-хиппи! Я тоже и одинокий и заброшенный… Эй ты, ленивый дурак! Слышишь? – сказал я и толкнул котёнка кулаком в тёплый пушистый живот.

Оскорблённый котёнок вскочил, изогнулся и, как мне показалось, злобно посмотрел на меня своими круглыми зелёными глазами.

– Мяу! – ответил он с сарказмом. – Ты прав, ты настоящий барабанщик-хиппи. Барабанщики-хиппи лазят по чужим ящикам и продают старьёвщикам Валентинины горжетки. Барабанщики-хиппи бьют в круглый барабан, сначала – трим-тара-рам! потом – трум-тара-рам! Барабанщики-хиппи – слабые, но добрые. Они до краёв наливают блюдечко тёплым молоком и кидают в него шкурки от колбасы и куски мягкой булки. Правда, ты забываешь налить даже холодной воды и швыряешь на пол только сухие корки. А в остальном – о, да! – ты самый, что ни на есть, барабанщик-хиппи.

Он спрыгнул и, опасаясь мести, поспешил убраться под диван. И, вероятно, сидел там долго, насторожившись и прислушиваясь: не полез ли я после такой циничной отповеди за кочергой или за щёткой?

Но я давно уже крепко спал.

Утром, выбегая за хлебом, я увидел, что дверь с лестницы к нам в квартиру была приоткрыта. И я вспомнил, что, насмотревшись на ночь фильмов, это я сам забыл её закрыть.

А так как голова моя всё время была занята мыслью о предстоящем возвращении Валентины и о расплате за взломанный ящик, за продажу вещей, то этот пустяковый случай натолкнул меня на такой выход:

«А что, если (не по ночам, это страшно) днём уходить, оставив дверь незапертой? Тогда, вероятно, придут настоящие воры, кое-что украдут, и заодно на них можно будет свалить и все остальные беды».

За чаем я решил, что замысел мой совсем не плох. Но так как мне жалко было, чтобы воры забрали что-нибудь ценное, стереосистему, ноутбук или те же диски, то я вытер досуха ванну и перетащил всю аппаратуру туда, завалив все это бельём, одеждой, обувью, скатертью, занавесками, так что в квартире стало пусто, как во время уборки перед Первым мая. Утрамбовав всё это крепко-накрепко, я покрыл ванну газетами, завалил старыми рогожами, оставшимися из-под мешков с извёсткой, набросал сверху всякого хлама: сломанные санки, палки от лыж, колесо от велосипеда. И так как ванная у нас была без окон, то я поставил стул на стол и отвинтил с потолка электрическую лампочку.

«Теперь, – злорадно подумал я, – пусть приходят!»

Правда, буквально через час мне понадобилось выйти в интернет, и я, чертыхаясь, принялся выгребать из ванной всё барахло наружу, чтобы изъять на свет божий ноутбук. Потом тем же макаром прятал его снова.

В течение трёх дней я ни разу не запер квартиры на ключ. Но – странное дело – воры не приходили. И это было тем более непонятно, что у нас в доме с утра до вечера только и было слышно: щёлк… щёлк! Замок, звонок, опять замок.

Запирали дверь, отлучаясь даже на минуту к парадному, к газетным ящикам… В страхе, запыхавшись, возвращались с полпути, чтобы проверить, хорошо ли закрыто.

Кроме дверных, навешивали замки наружные. Крючки, цепочки…

А тут три дня стоит квартира незапертой и даже дверь чуть приоткрыта, а ни один вор не суёт туда своего носа!

Нет! Неудачи валились на меня со всех сторон.

Я получил от Валентины эсэмэску с требованием ответить, всё ли дома в порядке и принесла ли бельё прачка.

И даю слово, что если бы Валентина спросила меня, нет ли у меня какой-нибудь беды, не скучаю ли, или хотя бы прислала простую сухую эсэмэску,  а не такую, где смайлики, переливающийся всеми цветами радуги текст «на албанском», а в придачу к этому и высланная следом фотография, где она была изображена в бикини с вываливающимися из лифчика сиськами и ползущей по линии прибоя на четвереньках, – то я честно написал бы ей всю правду.

Потому что хотя приходилась она мне не матерью и даже теперь не мачехой, но была она всё же человек не злой, когда-то баловала меня и даже иногда покрывала мои озорные проделки, особенно когда я помалкивал и не говорил отцу, кто ей без него звонил по телефону и встречал её у подъезда.

И я ответил ей  коротко, что жив, здоров, бельё прачка принесла и беспокоиться ей нечего. Я отправил сообщение и, насвистывая, притопывая (то есть семь, мол, бед – один ответ), поднимался к себе по лестнице.

Котёнок, точно поджидая меня, сидел на лестничной площадке. Дверь, по обыкновению, была чуть приоткрыта. Но стоп! Лёгкий шум – как будто бы кто-то звякнул стаканом о блюдце, потом подвинул стул – донёсся до моего слуха. Я быстро взлетел на пол-этажа выше.

Вор был в нашей квартире!..

Затаив дыхание, я насторожился. Прошла минута, другая, три, пять… Вор что-то не торопился. Я слышал его шаги, когда несколько раз он проходил по

коридору близ двери. Слышал даже, как он высморкался и кашлянул.

– Тим-там! Тра-ля-ля! Трум! Трум! – долетело до меня из-за двери.

Было очень странно: вор напевал песню. Очевидно, это был бандит смелый, опасный. И я уже заколебался, не лучше ли будет спуститься и крикнуть дяде Николаю, который поливал сейчас из шланга двор. Но вот за дверьми, должно быть с кухни, раздался какой-то глухой шум, оформившийся затем в тихую, но визгливую мелодию. Долго силился я понять, что это такое. Наконец понял: саксофон. Это уже не лезло ни в какие ворота!