Судьба Алексея Ялового - [12]

Бабушка глянула на татуся.

— Не займай, сыну, того хлопця-сиротину, — сказала твердо. — Бог с ним… А собака кого не кусала, обходилось.

— Что вы, мамо… Как же я могу…

И он действительно не тронул Павла. Слова ему не сказал. Старая Морозиха Павла лаяла, плакала, прощения за сына-дурака просила: не справляется уже с ним, шеяка у него як у бугая, не нагнешь, не всыплешь куда надо…

Вдове Морозихе помогал татусь с того самого времени, как вернулся в село и узнал, что ее муж Василь Мороз погиб, собственно, из-за него. Никогда он об этом не говорил, мало кто и знал об этом — бабушка Алеше под секретом рассказала. И зерном, и деньгами, и по хозяйству — дома сена не косил, а вдове выкашивал. Корову помог купить. Павло в школу пошел: учебники ему, тетради, сапоги и одежду. Алеша без сапог бегал. В школу не ходил — потерпит, сказал татусь. О чем ни просила вдова — ни разу не отказал. Дома об этом даже разговоров не могло быть.

Тут было что-то более высокое, чем простое чувство нравственной обязательности. Долг, который принял он на себя и готов был исполнять до конца. Долг, освященный бескорыстием того, кто тогда, в годы гражданской войны, попытался спасти ему жизнь. И погиб сам.

Случилось это во времена Скоропадского. Объявился на Украине такой гетман, немецкий прихвостень. С гайдамаками и немцами вернулся в свое имение пан Малинка. Кто-то донес, что Петро Яловой ходил по селам, призывал разбирать панское добро, делить землю, а имений не рушить, все это теперь народное, школы, библиотеки в них откроем. У Малинки дочиста все выгребли. И племенной скот, и зерно, и сельскохозяйственный инвентарь. Дом сожгли. Молодой пан сотник как ни лютовал по соседним селам, а мало что смог вернуть.

Нагрянули они и в Тихое село. Забирали для Германии зерно, сало, яйца. Заставляли вывозить самих же мужиков. Запрягай коней, грузи на подводу, вези. Взяли и Василя Мороза. И вот услышал он, грозится молодой Малинка Петра Ялового схватить и повесить на глазах матери.

Поначалу остановились гайдамаки и немцы у двора Нечипоренко, пошли трясти хозяйство. Дядько Мороз поглядел, как летит пух из кур, увидел, что подзадержатся, и подался огородами к Яловым. К бабушке:

— Де Петро? Хай ховается за-ради бога… За ним зараз приедут!

Не знал он, что татусь уже прослышал про карательный отряд, схоронился в байраке.

Вернулся дядько, а его возле брички поджидает пан сотник.

— Куда бегал?

— Да тут… по соседству, — дядько Мороз и дух не успел перевести. — Ведро… Коней напоить…

— Запрягай! — приказал Малинка.

И когда дядько Мороз повернулся, он выстрелил ему в затылок.

К Яловым прискакали, все перерыли на чердаке, в погребе.

— Передай своему, — на прощанье прокричал Малинка, гарцуя на красавце жеребце, плеткой по сапогам щелкая, — все равно поймаем и повесим!

— Знала бы, панычу, шо вы таким душегубом вырастете, в колысци б задавила, — тихо сказала бабушка.

Но Малинка услышал ее.

— Тебя, старую суку, то и спасло, что детское г… подмывала, быть бы тебе на перекладине, и хату твою сожгли бы, — проорал он. Оскалил зубы, коня на дыбы и рубанул бабушку нагайкой по голове. Видно, самым концом достал с вплетенным свинцом. Без памяти сколько бабушка лежала. Водой отливали…

Нянчила она в давние годы Малинку. С ее рук пошел.

Вот как переплетаются человеческие жизни!

И все же Алеша никак не мог понять: за что Павло, сын дядька Василя Мороза, теперь натравил на него собаку. Он долго помнил это происшествие. И даже не самую боль, вид крови, следы собачьих клыков, а то мгновение, когда собака бросилась на него, он упал, морда пса перед ним, тянется к горлу, и тогда он ощутил хрупкость горла, беззащитность дыхания — в один миг все могло кончиться для него. Он судорожно закрылся руками и начал ногами отбиваться от пса…

Алеша долго не мог забыть обиды. И понять Павла было трудно. Ну, попугал бы. Но ведь Павел даже не попытался оттянуть от него собаку. Кусай, рви! Зачем? Почему? Откуда такое зло? Зла без причины не бывает. Неужели только за то, что прошел он через их двор?!

ОБИДЫ

Говорят, что слоны помнят обиды всю жизнь. И тот, кто работает со слоном во время обучения, все время настороже, чтобы не оплошать как-нибудь, ненароком не обидеть.

Да что слон, он, можно оказать, царской породы. Собачка какая-нибудь, и у нее своя память, своя гордость.

Пятилетний пес, обычно добрый, приятельски расположенный к людям, сдержанный, умница, неожиданно бросился на гостя. Рвался с поводка, лютовал так, даже пена выступила на морде. Начали вспоминать, оказалось, когда-то этот редкий гость пнул надоедливого щенка ботинком, да так, что тот отлетел в угол, ударился головой, завизжал… И, выходит, запомнил обиду. Другого объяснения не было.

Христова церковь призывала прощать всем, врагам своим прощать. Но можно ли прощать по тем законам добра и справедливости, к которым пришли люди на каменистом пути своем, можно ли прощать по этим законам добра насильникам, клеветникам, оскорбительному цинизму силы и безответственности?

Сколько раз бабушка пыталась повернуть Алешу на тихую дорогу христианских добродетелей: веди себя, как повелел господь, и будешь словно в саду под цветущей липой — запах от нее такой… Пчелки гудят. Тишина и благодать.