Судьба адмирала Колчака. 1917-1920 - [75]

Но есть еще два человека, которые заслуживают более подробного упоминания, поскольку каждый из них по-своему оказал серьезное влияние на крах Колчака: атаман Семенов и генерал Жанен.

Побег Семенова в Маньчжурию явился прямым следствием отхода японцев к побережью. В первые месяцы 1920 года авангардам Красной армии было еще далеко до Байкала, но к западу и востоку от Читы росло и крепло партизанское движение. Маленькая отчаянная армия атамана была недисциплинированной, и он терял последние остатки своей власти. Не дожидаясь худшего, он бросил свое маленькое царство и своих людей на произвол судьбы. Еще до того, как аэроплан Семенова покинул Читу, золотые и серебряные слитки и другая его добыча были, с любезного разрешения японцев, переправлены в Маньчжурию.

Там он и жил до конца своих дней, если не считать поездки в США, откуда его депортировали после скандала и судебного преследования. Наряду с укреплением японцев в Маньчжурии усиливалась и зависимость от них Семенова. Можно предположить, что он фигурировал во многих их туманных заговорах и планах, нацеленных против его духовной отчизны – Монголии.

Всю свою жизнь Семенов был удачливым хищником, сеявшим неприятности, обустраивавшим свое гнездышко и быстро удиравшим при приближении опасности. Есть некоторая ирония в том, что в конце концов он покорно сдался режиму, которому энергично противостоял двадцать пять лет если не делами, то словами. Когда в конце Второй мировой войны Красная армия победила японские маньчжурские войска в военной кампании, длившейся едва ли неделю, Семенова арестовала русская служба безопасности в Дайрене.

В августе 1946 года с семью другими белыми русскими, самым знатным из которых был князь Ухтомский, Семенов предстал перед Военной коллегией Верховного суда СССР. Всем восьми подсудимым предъявили обвинение в многолетней антисоветской деятельности и в службе японцам. Показания против них с готовностью давал пленный японский старший офицер. О прошлом Семенова в период Гражданской войны почти не говорили, но утверждали, что весной 1917 года он пытался организовать заговор с целью убийства Ленина и других советских лидеров.

Всех обвиняемых признали виновными. Двое получили большой срок тюремного заключения в трудовых лагерях, пятерых приговорили к смерти через расстрел. Семенова повесили. Справедливость, парадоксально воплотившаяся в сталинском трибунале, настигла человека, который, превратно толкуя ее, убил, покалечил или разорил бесчисленное множество невинных людей.

Когда новости о случившемся в Иркутске достигли Парижа, французское правительство освободило генерала Жанена от командования и приказало ему вернуться во Францию, не афишируя, однако, этих своих действий. Жанен покинул Харбин в апреле, но до отъезда принял от генерала Дитерихса на хранение три чемодана и сундук, содержащие триста одиннадцать предметов реликвий из Екатеринбурга, относящихся к царской семье. Кроме документов и фотографий, ценный груз состоял из «десятков трех фрагментов костей, небольшого количества человеческого жира, накапавшего с поленьев (на которых сжигали тела), волос, ампутированного пальца, который эксперты идентифицировали как безымянный палец императрицы, обугленных остатков ювелирных изделий, маленьких иконок, крохотных остатков одежды и обуви, таких металлических деталей, как пуговицы, обувные пряжки и пряжка от ремня царевича, кусочков окровавленного ковра, револьверных пуль и так далее». (Печальный перечень не включал зубов, и Жанен объяснял это тем, что трупы были расчленены и головы, запакованные в древесные опилки, забрал человек со зловещим именем Апфельбаум[46]. Жанен твердо верил в то, что царя казнили немецкие агенты.)

Эти останки Романовых были собраны во время судебного расследования убийства, и разные люди в Харбине – среди них Роберт Уилтон, один из корреспондентов «Таймс» в Сибири, и Пьер Жильяр, учитель-француз, входивший в число домочадцев царя, – пытались организовать их вручение великому князю Николаю, старшему из выживших членов семьи, в то время находившемуся во Франции.

По какой-то причине Жанен решил снабдить рассказ о своем участии в передаче реликвий сомнительными таинственными подробностями. Напомнив о собственных тесных связях с царем (который однажды в разговоре с французским политиком назвал его «мой друг генерал Жанен»), он рассказал, как британских представителей власти попросили взяться за перевозку реликвий в Европу, но они отказались. За этим нежеланием сотрудничать Жанену почему-то чудилось влияние жены британского консула в Харбине, «по слухам, родственницы Троцкого». Жанен с готовностью ринулся в образовавшуюся брешь. Когда сгустились сумерки, Дитерихс и Гийар внесли в его вагон три чемодана и сундук. Они доложили, что за ними следовали «тревожащие силуэты», растворившиеся в темноте при встрече с чешскими часовыми. Из отчета Жанена невозможно определить, кто, по его мнению, имел виды на царские реликвии, как их намеревались присвоить и по каким мотивам. Тем не менее в Пекине он из предосторожности потребовал опечатать груз дипломатическими печатями, а когда в Шанхае погрузился на французский военный корабль, морские офицеры, как он вспоминал, «облегчили его задачу по охране чемоданов во время путешествия». Мы теряемся в догадках, от кого требовалось охранять реликвии на борту военного корабля. Мы также не знаем, как тленные останки выдержали путешествие через Индийский океан в самое жаркое время года.