Суд Проклятых - [58]

Кот лениво поскрёб коготками руку Ханны, словно подбадривая её продолжать, и неожиданно лизнул шершавым языком ладонь женщины, тут же сгладив фривольный кошачий жест лёгким укусом за палец.

— Хитрюга ты игривая, — улыбнулась Ханна, почёсывая кота под подбородком. — Хорошо тебе. Взял и пошёл куда угодно. Просто так и без затей заявил своё желание лечь в мою постель. А у людей всё так сложно. Я чувствую, что мне нечего дать этому человеку. А у него совершенно другая задача, нежели разгадывать тут мои шарады с чувствами. Учитывая, что я и сама ещё не могу ничего разгадать… — женщина тяжело вздохнула. — Единственное, что я знаю точно, вот прямо здесь и сейчас, Кетчуп, я бы хотела видеть не тебя, а Марка. Именно в моей постели, прижимающего меня к своему телу, дарящего мне тепло и защиту от всего остального мира. Мне кажется, что этот человек может уничтожить вселенную так же легко, как и спасти её. Да и он первый, кто сумел растопить во мне толстый слой многолетнего льда…

Кот недовольно заворочался, почувствовав, что мысли женщины направлены в сторону другого конкурента за внимание и ласку. Несильно царапнув Ханну по плечу, Кетчуп ткнулся мохнатой мордой в щёку женщины и потёрся об неё.

— Да у нас ничего бы и не получилось, — мрачно закончила свои мысли Ханна. — Если уж он настолько хорош, — она жёстко усмехнулась, — то ему точно не надо подбирать слова и теряться в себе. У таких сильных людей нет проблем с выражением эмоций и желаний. И добиться внимания от женщины для полковника Романова было бы пустяковым делом на две минуты. А если он не делает, значит, я ему не нравлюсь, как женщина. Ну а если не нравлюсь, то ловить тут определённо нечего — такие люди не поддаются на женские уловки. Да я и не умею улавливать… тоже мне, отморозок судейский. Ни кожи, ни рожи, а туда же, к настоящим полковникам. Сиди лучше молча, за умную сойдёшь, Ханна, — сказала она сама себе, — и не мечтай даже. Не так уж ты и хороша, тем более, не идеальна. А Марку нужен идеал, иначе вся жизнь не всерьёз. Остальных-то он и так легко получит. Так что, мне с моей угловатой внешностью, скептицизмом и ледяной коркой можно даже не пытаться.

Женщина не заметила, как начала плакать. Сначала тихо, пряча слёзы в подушку или в шерстинки кота, а потом всё громче и искреннее, будто освобождаясь от скопления многолетних пластов невысказанных слов и нерастраченных эмоций.

Кетчуп поднялся на лапы, помялся рядом с рыдающей в подушку Ханной и принялся несмело вылизывать ей щёки, собирая шершавым языком солёные дорожки.

«Ну почему, почему я? — думала Ханна, стараясь хоть немного успокоиться. — Что я могу ему сказать? Как я должна ему сказать, что мне нужен именно он?»

Горькие мысли постепенно истекали солью по щекам, продолжая мочить шерсть Кетчупа. Ханна медленно, но верно успокаивалась, чувствуя рядом тёплый кошачий нос и биение толстого хвоста по подушке. Кот волновался, но сделать ничего не мог. Ханна всхлипнула в последний раз, по-детски отвернулась от кота и утёрла нос тыльной стороной ладони, чувствуя внутри себя настоящее опустошение.

Кетчуп прошёлся рядом, потыкался мокрым носом в щёку судьи и, привалившись к женщине, тихо заурчал, зажмурив жёлтые глаза. Ханна отрешённо погладила животное, ощущая, как на неё наваливается усталость от последних дней, пережитых событий и новых знаний о самой себе же. Шойц чувствовала себя маленькой девочкой, которая ничего не может и не хочет делать, а просто лежит в кровати и желает уснуть до того, как родители погасят в своей комнате свет, а из-под кровати снова вылезет мохнатый монстр.

Только свет уже давно погасили, родители умерли, а монстры облысели, превратившись в людей. И только одно мохнатое и сыто урчащее тело до сих пор остаётся с нею, подёргивая хвостом и перебирая лапками по подушке Ханны.

Судья уснула, позабыв запереть приоткрытую в комнату дверь…

13.3. Марк и Ханна. Вместе

После ухода кота Марк ещё долго сидел в кресле, бесцельно водя пальцами по бархатистому на ощупь дереву подлокотников, и прокручивая в мыслях одно и то же. «Пойти, сказать, что я чувствую. Пойти к ней… Пойти».

На столе тихо мерцало зеркало. За оконными ставнями загорались звёзды, а небольшой светильник на стене слегка потрескивал и коптил фитилём, пламя подрагивало от лёгкого сквозняка, врывавшегося в комнату из приоткрытой двери.

— Ты сопляк, или дурак, полковник? — спросил Романов сам у себя, и усмехнулся. — Конечно, дурак.

Он быстро покинул кресло, пригладил ладонью волосы и почти неслышно скользнул в коридор. Комната Ханны располагалась через три двери от его апартаментов…

Когда Марк заметил в сумерках коридора, что её дверь тоже приоткрыта, его сердце забилось сильнее, а во рту пересохло. По нервам коротко щекотнуло беспокойство: «Вдруг с ней что-то случилось? Нападение… Нет, я бы услышал…» Романов усилием воли успокоил себя, и, выровняв дыхание, приподнял руку, чтобы постучать в лакированный косяк массивной двери. Но потом, мысленно сплюнув, легонько коснулся тёплого дерева, словно хранившего в себе огонь жаркого лета…

В полутёмной комнате, освещаемой лишь одним масляным светильничком на прикроватном столике, пахло полынью и мёдом. Судья Шойц спала беспокойным и мятущимся сном, уткнувшись в мокрую от слёз подушку и одной рукой приобнимая что-то тёмное и мохнатое. Она тихонько вздрагивала полуобнажёнными плечами… Мохнатость на поверку оказалась Кетчупом, почуявшим Романова, и приветственно взмуркнувшим в ответ на вопросительно поднятые брови.