Суд Проклятых - [57]

Силовое поле переходов, к примеру, держалось на самых обыкновенных генераторах в подвалах зданий судей, а не закреплялось кристаллами контролирующих искинов, как было в любом ином месте подобного рода. Локальные точки переходов в пределах планеты существовали по строго определённой схеме, не подвергаясь коррекции или перенастройке. А жители Эклектики сами добывали себе пропитание, используя скудные подачки МАСК, как опорные точки для базирования новых лагерей.

Отряд Ханны был третьим, кто дошёл до места, в котором пропали две предыдущие группы карателей. И тогда Шойц открыла в себе новые грани восприятия мира вокруг.

Самым страшным для неё стало осознание, что всё это, творившееся рядом, было сделано людьми.

Люди отрезали куски плоти у ещё живых пленных, чтобы жарить их мясо на кострах, будто примитивные племена аборигенов. Люди глумились над трупами, совершая с ними извращённые акты соития или посмертного увечья тел. Это люди, смеясь и радуясь, словно дети, отрывали у себя же пальцы зубами, выплёвывали их под ноги пленным и медленно, очень медленно вскрывали их от паха до горла.

Люди ели своих детей, ласкали диких животных, убивали себя и рождали новые способы развлечений.

Все те, кто теперь остался на втором этаже сарая рядом с догорающим домом местного управленца, были когда-то самыми обыкновенными людьми.

Полными надежд, спокойными, радостными, суровыми или мечтающими о свершениях, но людьми…

Официальная версия сухо отпечаталась в памяти Ханны упоминанием о проведении несанкционированных испытаний нового психического оружия, разработки которого велись неофициально и не были подконтрольными ни МАСК, ни Протекторату, ни свободному корпусу независимых учёных или военных формирований.

Ханна едва слышно заплакала, особенно остро и явственно ощутив, насколько она слаба. Как бы то ни было, но вся её ледяная стойкость, гранитная уверенность и презрительное спокойствие рухнуло в один час, когда судья в порыве чувств, поддавшись эмоциям, схватила за руку полковника Марка Романова.

Шойц замерла, словно после импульса стазисного орудия, а за дверью в комнату послышался недовольный мявк.

— Мя-я-яу! — настойчиво надрывался Кетчуп за порогом, продолжая скрестись в комнату Ханны. Шойц зябко передёрнула плечами. Ей внезапно стало холодно и неуютно, а скребущийся в двери кот показался тем самым спасением от одиночества и озноба, которое и было нужно.

Она встала с кровати, сбросила с плеч тёплый плед, и быстро отворила двери. Огромный котяра вальяжно прошёл внутрь, укоризненно мяукнув в сторону Ханны, запрыгнул на кровать женщины и принялся деловито вылизываться. Шойц несмело присела на краешек своей же койки и протянула руку к загривку кота. Кетчуп покосился на Ханну жёлтым глазом, но делал вид, будто его вовсе не интересует, что там придумала эта глупая женщина, которой даже не хватило ума оставить для него дверь открытой.

Ханна придвинулась поближе и прижала Кетчупа к себе, усадив его на колени. Мохнатое тело кота утробно рыкнуло, показывая, кто здесь ещё хозяин положения, но упираться не стало, устроившись на тёплых ногах Ханны.

— Котик, — ласково почесала Ханна Кетчупа за ушком, — какой ты мягкий и тёплый, — шёпотом произнесла она, поглаживая кота по спине до самого хвоста. В голосе бывшей судьи прорезались несвойственные ей нотки мягкости, ласки и тепла. Она не заметила, как стала потихоньку баюкать в руках огромного кота, прижимая его к груди, и нашёптывая ласковые нежности. Кетчуп заурчал так громко и сильно, что в первый момент судья едва не выпустила его из рук. Осознав, что коту просто нравится ласка, Ханна продолжила его поглаживать и баюкать, изливая животному всё свои невесёлые мысли. Картины прошлых заданий стёрлись с появлением в комнате мягкого и урчащего кота, который тут же настроил Ханну на благожелательный, пусть и немного грустный, лад.

— Видишь, как бывает, котик, — грустно произнесла Ханна, поглаживая Кетчупа по голове, — стоит человека выдернуть из привычного состояния, погрузить в обстановку неизвестности, как в голову начинают лезть дурацкие мысли. И в последние дни эти мысли только об одном человеке. Да как он вообще сумел занять в моей голове такое место? — сдвинула брови Ханна. — Почему я раз за разом ловлю себя на том, что смотрю на него? Что в нём такого? Ну, высокий, да. Хорошо сложённый, факт. Но не атлет, не десантник какой, просто военная выправка привлекает… — Ханна не заметила, как свернулась клубочком вокруг Кетчупа, развалившегося на её кровати и продолжающего урчать. — Что в нём такого, в этом странном человеке? Глаза? Улыбка? Голос? Взгляд? Руки? Да мало ли я, что ли, мужиков видела, в самом-то деле! — раздражённо прикусила нижнюю губу женщина. — Может, первой по этому делу и не была, но уж точно не в институте благородных секретарш воспитывалась. Но что-то же в Марке меня привлекает… — она уткнулась носом в тёплую кошачью шерсть, почёсывая живот Кетчупа, пока тот благосклонно зажмурился и не мешал себя ласкать. — И как это, должно быть, глупо выглядит со стороны! Ужас просто… я даже не представляю, что надо делать. Подойти и просто сказать о том, что он мне нравится? Как-то это… странно, что ли. Сказать, что он мне нужен, что в его присутствие мне становится по-настоящему спокойно? И что после этого? Вряд ли он вообще поймёт, о чём я говорю. Пожмёт плечами, спишет всё на то, что в прошлом был полковником и привык успокаивать подчинённых. Кетчуп, мягкий ты засранец, — Ханна чуть сильнее прижалась к коту, утробно урчащему от её прикосновений, — мне кажется, что даже от тебя пахнет этим чёртовым Романовым. Я начинаю находить знаки внимания там, где их нет. Начинаю думать о человеке, о котором не знаю ровным счётом ничего. Я ловлю себя на мысли о том, что мне хотелось бы большего именно от этого мужчины, а не от всех остальных вокруг. И я не знаю… кетчуп, я не знаю, что мне делать.