Суд над судом - [60]

Пришла поздравительная телеграмма от Богдана. Как смог он отправить ее из тюрьмы?»

ГЛАВА XI

Однажды я задал бабушке вопрос, занимавший меня в связи с ее записями, относящимися к лету 1904 года.

— Из Шуши, — спросил я, — ты поехала прямо в Петербург?

— Сначала в Баку.

— А братья?

— Людвиг уехал в Баку раньше всех. Из Киева он был выслан в Шушу и жить в Баку не имел права. Поэтому жил нелегально. Через Новикова ему удалось устроить Тиграна чертежником в архитектурный отдел городской думы. Он прислал телеграмму, чтобы Тигран срочно выезжал. «Как же ты уедешь, — засуетился отец. — У тебя разве есть на что?» — и по привычке полез в карманы халата, куда я насыпала мелочь для почтальона и амбалов, приносивших письма, записки, приглашения. Мы с Тарсаем дали Тиграну деньги на первое время, и он уехал в Баку. В августе я окончательно решила продолжить учебу в Петербурге. Вместе со мной ехали поступать в восьмой класс Айко и Варя Каспарова.

— Ты пишешь, что оставила Шушу в конце августа, а в письме Богдана Лизе в Женеву от 24 августа говорится о том, что на днях он ждет свидания с тобой в тюрьме.

— Поскольку представилась возможность ехать в Москву с транспортом нелегальной литературы, я отправилась туда и задержалась на несколько дней.

— Богдан знал о твоем приезде?

— Ему мог сообщить через товарищей Людвиг, который, приехав в Баку, включился в партийную работу. Там в это время братьями Шендриковыми была создана меньшевистская «Балаханская и Биби-Эйбатская рабочая организация». Положение оказалось достаточно серьезным. ЦК стал меньшевистским. Бакинский комитет выразил недоверие ЦК и прекратил с ним отношения, выступив за созыв III съезда партии. Летом 1904 года Баку был одним из немногочисленных надежных оплотов большевизма. Но ему противостояли шендриковцы. БК держался на «твердокаменных». Наш Людвиг принадлежал к таким. О нем меньше написано, чем о Богдане, видно, из-за того, что он почти не оставлял следов, редко попадал в руки охранки. Был врожденным конспиратором. Они много работали вместе, Богдан и Людвиг. Недаром их называли «двойняшками», «двойничками».

«В августе 1904 года, — прочитал я в одном из черновиков Ивана Васильевича, — Людвиг Минаевич как член Бакинского комитета встретился со старшим из Шендриковых, Львом. Автор хотя и смутно, но помнит эту троицу „протестантов“ — Льва, Илью (Касьяна) и жену младшего из братьев Клавдию Малинину (она же Екатерина Ивановна). Да и кто из старых бакинцев, не чуждых в те годы общественной жизни, не помнит их?»

Встретились на Сураханских промыслах. Перевалившее за полдень солнце плавилось в пепельно-желтом, почта бесцветном небе. Растрескавшаяся земля была кое-где залита жирными фиолетовыми пятнами мазута. Две одинокие человеческие фигуры брели по пустынной дороге вдоль раскаленных дневным жаром вышек. Клацали шатуны, воняло нефтью, мокрые от масла штанги вгоняло в тело насоса, выталкивало, снова вгоняло — и так без конца. Вышки, прильнувшие к измученной дряблой земле, работали день и ночь. Вокруг не было ни души. По обеим сторонам неровной, кочковатой дороги, словно заржавленная проволока, мелко клубилось то, что несколько месяцев назад имело вид свежей травы и цветов. Вокруг промысла на обозримое пространство тянулась выжженная степь. Кажется, иди по ней всю жизнь — и ни до чего не дойдешь.

— Нам нужно, Сима, договориться. — Щуплая фигура Шендрикова маячила где-то сбоку и чуть впереди. Она напоминала тонкую восковую свечу, которая вот-вот растает, растечется пятном по земле. — Что мешаете нам понять друг друга? Убедите меня. Вы можете меня убедить?

Коренастый Сима шел следом, время от времени исподлобья взглядывая на собеседника.

— Мы ведь не первый день знакомы. Ах, Сима, послушайте… Когда в прошлом году я приехал из Ташкента, вы убеждали меня в правильности нашей тактики. Я спорил, но ваши аргументы оказались сильиее. Я понял все и согласился. Помните?

Людвиг ничего не ответил. Удушливый от нефтяных испарений воздух чуть пошевелился, стронутый каким-то далеким ветром, и вновь застыл.

— Попробуйте и вы понять. Одно дело тогда: июль, всебакинская забастовка, стачечный комитет, председателем которого вы были…

— Что изменилось?

— Очень многое, Сима. Российское социал-демократическое движение начиналось как всенародное, широкое демократическое. В конце концов революцию делает народ и делается она для народа. Рабочие хотят обрести права, улучшить материальные условия жизни. Это понимаем и мы, и вы, но… Вы еще спрашиваете, что изменилось. Сначала свара на Втором съезде, узурпаторские методы так называемого большинства. В результате — раскол, шатания, внутрипартийная борьба.

— Вы ее и затеяли.

— Мы? Ваш Бакинский комитет совершенно оторван от рабочего движения. Во главе стоит кучка лиц, преимущественно из интеллигенции. Вне какого бы то ни было контроля со стороны рабочих она руководит местными делами партии. Все же остальные играют подсобные роли безгласных подчиненных. Неужели к этому мы стремились? Бюрократическая организация. Чиновные отношения между товарищами. Приказы сверху, беспрекословное подчинение снизу. Полное игнорирование местных нужд экономического характера.