Суд над победителем - [7]

— Да я все понимаю, Эйтель, — Алекс откинул голову назад и закрыл глаза, — я спасал людей от бессмысленного уничтожения, я спасал город, спасал того кладбищенского инвалида и маленькую девочку Фриду. Все это так, но скажи, разве смогу я теперь пожать руку, протянутую мне британским офицером? Да что офицером — простым англичанином? Разве смогу я после всего этого посмотреть в глаза ребят из своей эскадрильи? Даже Осмерт, этот мерзавец и подонок, и тот по всем меркам выше меня.

— Какой еще Осмерт?

— Да… там один… неважно.

— Почему неважно, расскажи.

И Алекс коротко поведал брату про печальную историю Каспера Уолберга и про роль в ней Осмерта, а также про дневник своего друга — тетрадь в зеленой обложке, которую он обещал передать его родителям.

— Ладно, пошли спать, — сказал Эйтель, видя, что еще немного, и его брат уронит голову на стол. — А что касается твоих самокопаний, то наплюй на все, мой тебе совет. Я всегда подам тебе руку! И я буду горд и счастлив отдать за тебя свою жизнь.

* * *

Утром долго звонил телефон, но Эйтель накрыл его подушкой. Потом прибыл курьер. Он сообщил, что их обоих — гауптмана Шеллена и лейтенанта фон Плауена ждут в городской магистратуре.

— Приехал гауляйтер и какое-то начальство из Берлина, — добавил он, уходя.

— Начинается, — ворчал Эйтель, просовывая ремень портупеи под погон. — Сейчас станут лепить из мухи слона. А через несколько дней британцы все равно разделают нас, как бог черепаху.

— Может, мне не ехать? — спросил Эйтель.

— Да этот уже видел тебя. Теперь неудобно. Голова-то не болит? Выпей аспирину.

— Ты говорил, что сможешь отправить меня куда-то на север.

— Можно попробовать, — Эйтель сменил свою черную повязку на свежую и принялся примерять давно не ношенную фуражку. — Как раз вчера я узнал, что полковник Нордман прилетел в Шарфенштат — это перевалочный аэродром здесь поблизости. Оберст Карл Нордман — инспектор дневной истребительной авиации Восточного фронта.

— И, конечно, твой хороший знакомый?

— Не то чтобы хороший, но то, зачем он мотается по аэродромам, нужно больше ему, чем мне.

— И зачем же он мотается?

— Зачем? — Эйтель надел серые замшевые перчатки, протянув вторую пару Алексу. — Он по всей стране собирает пилотов для работы на севере. Там сейчас идет грандиозная эвакуация войск и гражданского населения из окруженных районов. Нужно обеспечивать прикрытие морских транспортов. Самолетов полно, а летчиков не хватает. Вот он и собирает пилотов по госпиталям, да всяких бесхозных, у которых, пока они лечились или ездили в отпуск, расформировали летную часть.

Когда они подъехали к громадному зданию городской ратуши, сложенному из желто-серого камня и своей тяжелой архитектурой походившему, с одной стороны, на замок, а с другой — на католический собор, их уже ждали. Знакомый Эйтелю офицер проводил братьев в гардероб, а затем наверх, в большой, на четверть заполненный людьми, актовый зал. Кеттнер тут же подхватил обоих Шелленов и подвел к человеку с золотыми дубовыми листьями и орлами на петлицах коричневого пиджака. Алекс, не столько видевший гауляйтера Саксонии на дрезденском кладбище — он стоял слишком далеко, — сколько слышавший его зычный голос, сразу понял, что перед ним Мартин Мучман. Выражение его крупного лица с пухлыми губами, мясистым носом и несколько выпуклыми бледно-голубыми глазами не оставляло сомнений, что человек этот сколь властен, столь же и жесток. «Этот будет держать оборону до конца», — подумал Алекс.

Мучман пожал руку Эйтелю, с которым был знаком, затем долго в упор рассматривал Алекса, пока Кеттнер рассказывал о подслушанном этим офицером разговоре британских военнопленных.

— Вы оба достойны наград, — громко сказал Мучман, пожимая руку Алекса. — И получите их немедленно.

Обстановка последнего времени позволяла в особых случаях высшим чинам партии и вермахта производить награждения крестами второго и первого классов без предварительного составления и утверждения наградных списков. Мучман сказал что-то помощнику, тот кивнул и вышел из зала. Через некоторое время Шелленов и появившегося здесь же майора Имгофа пригласили к столу президиума. Не говоря лишних слов, гауляйтер приколол к кителю Эйтеля крест Военных заслуг первого класса с мечами. Эйтель со словами «Хайль Гитлер!» вскинул правую руку. После этого он многозначительно посмотрел на брата, давая понять, что тому придется сделать то же самое. Майор также получил Военный крест. Алекса наградили Железным крестом первого класса, поскольку у него единственного из этой троицы его еще не было. Он поднял руку и впервые в жизни произнес «Хайль Гитлер!». Всем троим выдали бланки наградных удостоверений, с печатью и росчерком гауляйтера, на которых вписали их звания, имена и дату награждения. «Именем фюрера и Верховного командования Вермахта» прочел Алекс заглавную надпись, выполненную готическим шрифтом. Соответствующие записи сделали и в солдатских книжках. Потом награжденных сфотографировали, потом вручили награды еще нескольким командирам, а также Кеттнеру, после чего присутствующие расселись в креслах, а гауляйтер произнес небольшую речь, из которой Алекс впоследствии не помнил ни слова.